Книга Путин, водка и казаки. Представления о России на Западе - Клементе Гонсалес

Доехали. Выхожу, благодарю. Жду не больше пяти секунд — снова останавливается машина. Вы не поверите! Тот же водитель, который подвозил меня из Томтора в Оймякон!

Моей радости нет предела! Запрыгиваю в машину. Направление — Якутск. Но самую большую радость я испытал, когда мы прибыли на паром, чтобы пересечь реку. Появился тот самый «шеф» с толпой своих пассажиров. Как же они удивились, когда увидели меня здесь! Ведь только что они выкинули меня на дорогу! Делают мне приветственный жест. Как воспитанный человек я им отвечаю, ничего больше…

Наше плаванье на пароме через реку длится не более 40 минут. Описывать весь ужас состояния дороги на другой стороне я не буду, из уважения к словам. Даже настоящий якут, наш бывалый водитель, не выдерживает и разражается 30‑секундным потоком нецензурных выражений. Наконец‑то! Человеческие эмоции!..

Как только мы выгрузились с парома, «шеф», который меня высадил, обгоняет нас на полной скорости, как бы показывая, что он все равно победит. Но через 3 часа приходит моя очередь смеяться — со скоростью 35 км/ч мы обгоняем машину «шефа», которую тянут на буксире со скоростью не больше 20 км/ч.

Это настоящая гонка на выживание и проверка стойкости нервной системы. Не знаю, как они так могут. Не знаю, как они могут спокойно, без лишних слов и почти без остановок вести машину, как роботы, — со скоростью черепахи в 30‑сантиметровой грязи, или на 150 км/ч, если дорога позволяет.

Еще через 4 часа пути снова вижу обгоняющего нас «шефа», похоже он отремонтировал машину. Даже пальцем не пошевелил, чтобы поприветствовать меня, хотя хотел, наверное. В любом случае ему спасибо, но больше я его не увижу.

Подумать только, этот несчастный таксист после прибытия в Якутск, должен ехать еще 800 км до Нерюнгри, пытаясь нагнать накопившееся 12‑часовое опоздание. Я бы на это не согласился ни за какие деньги!

* * *

В 23:20 прибываем на берег Лены, до Якутска еще 10 км. Великолепное зрелище! Я в своей жизни не видел такой широкой и величественной реки! Самое время сделать несколько фотографий, скрутить сигаретку и насладиться пейзажем. Солнце уже отправляется спать, ночь на подходе.

Какой красивый финал! После 36 часов изнурительной поездки прибываю в Якутск с мыслями, что, несмотря на все пережитое на Колыме, я ожидал, что будет еще хуже.

Мне нужны холодное пиво и душ, который смоет с меня пыль Колымского тракта…

От Петербурга до Кавказа

Из статьи Тома Парфитта — московского корреспондента газеты «The Guardian»

…Когда я учился в университете, то довольно часто ездил в Южную и Восточную Европу — исходил вдоль и поперек Трансильванию, Албанию. Я проводил в таких местах все летние каникулы, при этом получалось так, что год за годом я постепенно пересекал Европу, двигаясь на восток. И с географической точки зрения мой приезд в Россию был логичным. К тому же в 2002 году, когда я оканчивал университет, спецкору на Балканах делать было нечего. Война закончилась, в Сараево ни у одного издания не было своего бюро. А Россия — это Россия, здесь всегда что‑то происходит…

Первым городом, в котором я оказался, был Санкт‑Петербург. Еще до приезда я слышал о серии громких убийств бизнесменов и политиков на канале Грибоедова. Среди жертв была Галина Старовойтова. Я решил написать об этом (разумеется, ссылаясь на «Преступление и наказание», потому что именно в этом районе Раскольников прикончил старуху‑процентщицу). Я гулял вдоль канала, осматривая места убийств, и для пущей экзотики нанял вооруженного телохранителя — визитку охранного агентства я нашел в номере гостиницы. Помню, в агентстве меня встретил огромный человек с такой шеей, что ею тяжести можно было поднимать. У них был специальный прейскурант: обычный телохранитель, телохранитель с оружием, телохранитель с английским языком. По тем временам цены за все это дело были ничтожные, что‑то в районе шести долларов в час. Это был очень странный опыт: мы спустились в метро, и он кружил вокруг меня, расталкивая людей и постоянно держа руку на кобуре с пистолетом. Потом мы зашли в кафе, и я пошел в туалет. На выходе из кабинки я встретил охранника, со сложенными на груди руками. Говорю: «Что вы здесь‑то делаете?!» — «Понимаете, моего бывшего хозяина убили в одной из таких кабинок»…

Жители России, мне кажется, удивительно терпеливы, выносливы и дружелюбны — если знать их лично. Их поведение на публике я не могу понять до сих пор: почему, например, когда ты здороваешься с продавщицей в магазине, она молчит в ответ? Почему она не дает сдачу в руку, а кладет ее на пластмассовую тарелочку? При этом я уверен, что у себя дома эта продавщица — милейший человек. У ваших людей всегда есть два лица — публичное и для домашних.

Россия — удивительное место. Тебе запросто могут сказать: «Обязательно прочитай эту книгу. Автор — страшный антисемит, но книга отличная».

Я был странно очарован Россией…

* * *

Зимой 2002 года в качестве внештатного корреспондента газеты «Scotsman» я впервые попал на Кавказ. Первым местом, в котором я оказался, был лагерь чеченских беженцев в Ингушетии. Потрепанные палатки стояли прямо в грязи. Моментально я почувствовал себя вовлеченным в процесс, где люди жили на полную мощь и точно так же умирали. В Москве жизнь западного журналиста стерильна: ты вроде бы знаешь о том, что существует Кремль и где‑то близко идет битва политических элит, вот только она никак тебя не касается и не задевает. Из этого процесса исключены даже русские, чего уж говорить об иностранцах. Но на Кавказе ты имеешь дело с живыми людьми. Сколько они будут жить, непонятно. Писать он них — нужно. Ты понимаешь, что можешь им помочь здесь и сейчас. Борьба этих людей за свое существование затягивает тебя, как в воронку.

Лагерь беженцев был под Назранью. Рядом — Владикавказ, похожий на обычный провинциальный городок: симпатичные деревья, тенистые аллеи, трамваи. Назрань вызывает в памяти деревню, расположенную где‑нибудь на востоке Турции — пыль, разбитые дороги, коровы, пасущиеся прямо на улице. Было понятно, что дела в этом городе плохи, и так продолжалось все время, что у власти в Ингушетии был Мурат Зязиков. Совершенно неконтролируемые сотрудники служб безопасности, которые похищали, пытали и уничтожали подозреваемых в терроризме. Боевики, которые расстреливали и взрывали и военных, и мирных жителей. Ингушетия — крошечное место, пятьдесят километров в ширину — была компактной машиной для убийств.

Я разговаривал с родителями Эльзы Кунгаевой — девушки, убитой полковником Будановым, и впервые в жизни столкнулся с трагедией, которая не умещалась в моей голове: Буданов пытал ее, он ее задушил, а потом приказал своим солдатам спрятать тело так, чтобы никто его не нашел. Родители Эльзы жили в лагере беженцев, в одной из потрепанных палаток: их сын был болен, и лежал в углу за занавеской. Возможно, он заболел от того, что случилось с его сестрой. Палатку освещала тусклая лампочка на шнуре. У матери, Розы Кунгаевой, была огромная папка бумаг по делу Эльзы. С мужем Виссой она постоянно ездила на суд над Будановым в Ростов, и это было поразительно: они продолжали бороться несмотря ни на что.