Книга Аскольдова тризна - Владимир Афиногенов

Аскольд ехал впереди войска, вполуха слушая грека: сейчас князя занимали мысли об Игиле, перед которой он после отъезда от могильного кургана их сына испытывал ещё большее чувство вины. Если бы она и Всеслав находились в Киеве, то убийцам не удалось бы осуществить задуманное: так, по крайней мере, казалось князю. На берегу Днепра Всеслав являлся бы для всех княжичем русов, а здесь, на Итиле, был всего лишь приёмным сыном жупан-тархана, и только... Даже если бы Всеслав жил в Булгаре в ханском дворце на правах благодарного родственника, убийцы бы тоже его не достали. Но мать воспитала сына не с тонкой шеей лизоблюда, а с крепкой выей воина... Всеслав в неоднократных жестоких стычках с мордвой, печенегами и хазарами показал себя храбрецом и умницей и был назначен приёмным отцом на должность начальника войска. Но, став им, Всеслав, к сожалению, не думал никогда, что на его жизнь может кто-то покуситься. Зачем?.. Почему?.. Убирают того, место которого хотят занять. А дело у Всеслава было хлопотное, полное всяческих лишений и требовало большой ответственности по защите рубежей, а это значит чуть ли не ежедневные схватки с лазутчиками... Кому оно нужно?! А потом Всеслав всё-таки сын, пусть и приёмный, не родной, властителя приграничной области... Завидовать ему никто не мог. Поэтому Всеслав никого не боялся и охрану почти не имел. Не опасаясь, спал в походе везде: в поле, в лесу... Этим и воспользовались посланные Сфандрой убийцы, а указал на Всеслава жрец, видевший его в Киеве и поехавший с княгиней в Обезские горы.

Грек, узрев, что Аскольд его не слушает, замолчал, но, когда заметил на склоне холма скакавшего к ним Вышату, дотронулся до плеча архонта, казалось, ни на кого, ни на что не обращавшего сейчас внимания:

— Княже, Вышата скачет! Показывает, чтобы мы остановились...

Аскольд натянул поводья, за ним встало всё чело[86]войска.

Подскакал воевода.

— Позволь, княже, об одном неприятном происшествии доложить?

— Что у тебя там?.. — недовольно проговорил Аскольд.

— В обозе сломались три повозки, пока исправляли, нарушился строй, произошла заминка... Ты со своим отрядом вышел далеко вперёд... А если случится нападение?

— Ты, Вышата, воевода войска. У тебя в подчинении боилы, сотские, десятские... А впрочем, ладно... — Князь подозвал своего сотского, приказал, чтобы начальствование челом взял на себя. — Поехали, Вышата, я сам хочу поглядеть... А ты, Кевкамен, останься здесь. — Аскольд, обернувшись к греку, уже на ходу бросил ему повеление.

Ладомир отделил гридней от отряда, и дружина кинулась следом за князем и его рындами. Старший над ними Ставр и его племянник скакали вровень с лошадью Аскольда.

Заслышав громкий стук копыт, с вершины холма снялась стая тёмных ворон и, свалившись чуть вниз, сетью, подвернув края, взметнулась вверх и вбок с громким криком. В той стороне, куда улетела стая тёмных птиц, закружились тупохвостые канюки и раздался их крик, похожий на плач и мяуканье.

Лошади, спустившись на равнину, сразу попали в густое разнотравье, высота которого была поразительна: несмотря на длинноногих коней русов, венчики трав, уже покрытых перед вечерней зарей росою, били по коленам сидевших в сёдлах всадников и холодили ноги тем, у кого отсутствовали кожаные накладки. Не было их в основном у тех, кто сопровождал Вышату, — у ратников победнее; у каждого гридня князя, не говоря уже о рындах, наряду с наколенниками, была ещё и бармица[87].

За разнотравьем пошёл перелесок. Миновав его, отряд скоро въехал в чащу леса. Неожиданно рядом с князем охнула сова, в неурочное для неё время — рано ей было подавать голос: нижние края солнечного диска ещё не коснулись верхушек деревьев. От вскрика совы конь Аскольда прянул вбок.

— Но, но, испугался! — прикрикнул на него князь.

Ночная хищница выдала себя, предчувствуя скорую кровавую сечу, ибо после того, как лучи Ярила спрятались за лес, а затем и за кромку земли, раздался леденящий душу воинственный нарастающий вой вражеских всадников. Ладомир бросил коня вперёд, за ним кинулась вся дружина. Лес кончился, но на краю его Аскольду, плотно окружённому рындами, пришлось остановиться.

Отсюда ему хорошо стало видно, как булгары в войлочных шапках и накидках, расправленных встречным ветром и похожих сейчас на крылья чёрных грифов, летели на своих лохматых, низких, но очень резвых лошадях на ту часть строя русов, где находился возок с походной казной. Князь Аскольд ринулся было вперёд, но его не пустили.

А булгарам удалось бы её отбить, не окажись вовремя и сзади дружинников Аскольда и всадников Вышаты, ибо от неожиданного наскока врага в походном строю русов началась паника.

По перьям дрофы на тюрбане и белому коню Аскольд определил в чуть отставшем от отряда всаднике жупана-тархана; архонт, уже далее не терпя над собой насилия, повернул коня и заставил его грудью пойти на лошадь племянника Ставра. Княжеский конь куснул её, та, заржав, отпрянула в сторону, и тогда Аскольд пустил жеребца в галоп. Сзади услышал пронзительный отроческий возглас:

— Вуйко[88], заходи слева, я упустил князя!

«Не зайдёт, нет! — промелькнула в голове Аскольда ребячески озорная мысль. — Сковали руки... Не дают разогреться в плечах... Не думал, что рынды Яня так меня опекать станут... Знал бы, не ездил за ними в вотчину! — уже зло подумал он и стегнул плёткой по морде приблизившейся вплотную дымчатой лошади Ставра, но Вуйко успел схватить за повод Аскольдова коня.

— Нельзя туда, княже, нельзя!

Аскольд сразу сник.

А впереди уже заканчивалась страшная рубка, и вскоре перед князем поставили связанного по рукам и ногам жупана-тархана. Левая бровь его была рассечена, и из раны капала кровь. Какой-то лекарь приложил к ране пахучую смолу, кровь сразу перестала течь.

— Ты кто? — вдруг спросил жупан-тархан Аскольда, подняв голову.

Киевский князь не ожидал такого вопроса, тем более удивил его тон, каким он был задан.

— Ах ты, собака! — закричал на пленного Вышата и занёс над его головой плётку. — На колени, пёс! Не видишь кто?! Князь перед тобой! Аскольд!

Только тут на какой-то миг съёжились плечи у жупана-тархана, но он здесь расправил их: теперь был готов умереть, нежели пасть ниц перед Аскольдом.

— Не кричи на него более, воевода... И убери плётку. Да развяжите его, я сам потолкую с ним, — сказал князь.

Но жупан-тархан молчал, словно набрал в рот воды. Лишь исподлобья бросал взгляды на Аскольда, как бы изучая и оценивая его.

Узнав от других пленных, что булгары напали на русов с единственной целью пограбить, князь устало махнул рукой в сторону жупана-тархана: