Книга Басурманка - Вера Новицкая

– А мы ее попросим! И ты попроси, Сережа. Она согласится, она очень любит месье Мишеля. Все разговаривала с ним, смеялась; он и подарок ей на память дал. Правда, Женя? – выложив все, обратился Боря к сестре.

– Что правда? – рассеянно и нетерпеливо спросила девочка; у нее там, наверху, вышла с елкой крупная незадача: нитки от четырех звезд перепутались между собой, зацепились за ветки и, стянув их в один нелепый пучок, изуродовали весь правый бок дерева.

– А что тебе француз подарок на память дал, – пояснил ребенок.

– Ну да, медальон. Все же видели.

– Не старый, не тот, который умер, а месье Мишель.

– Месье Мишель? Мне? Подарок? – с искренним удивлением, забыв даже про запутанную нитку, повернулась Женя. – Глупости болтаешь, ничего подобного не было.

– Нет, не глупости! Подарил, я сам видел! Я входил в гостиную, а он тебе давал серый сверток, плоский такой, и говорил, что на память, – настаивал мальчуган.

Сережа хмурился все больше и больше: то, что Женя что-то скрывает, ему особенно не нравилось.

– А-а, вспомнила! Правда, правда!

Женя решила оборвать нитку, и в ту же минуту веточки приняли свое первоначальное положение.

– Вот видишь! А что? Покажи! – допытывался братишка.

– Когда-нибудь в другой раз, сейчас жаль работу бросать, не стоит из-за такой глупости от дела отрываться, – отнекивалась Женя.

– Все-таки интересно посмотреть, если это, конечно, не секрет, – язвительно подчеркнул молчавший до тех пор Сережа.

Девочка быстро повернула свое удивленное веселое личико.

– Секрет? Глупый! Какой же тут может быть секрет? Понимаешь – тряпка! Честное слово! Старая, рваная, грязная тряпка. – Женя засмеялась. – Не веришь? Пойду разыщу сейчас и покажу.

Девочка, проворно спрыгнув с трех нижних ступенек, побежала в свою комнату.

В душе Сережи творится что-то особенное. Сегодня, когда он после первой в их жизни разлуки с Женей снова увидел ее, такую сияющую, ласковую, такую хорошенькую, сердце его сладко и радостно забилось. Он смотрел и не мог насмотреться. Потом, когда мать наскоро передала известия об отце Жени, так неожиданно чуть не вторгшемся в ее жизнь, сердце Сережи тоскливо сжалось. «Боже, что было бы, если бы старик не умер, если бы стало известно, что Женя его дочь? Он захотел бы увезти ее. Женя стала бы для них чужая!.. А он же как? Как же он, Сережа, без нее, без дорогого, милого Жучка своего?»

Пустой, холодной, немыслимой представилась ему жизнь без этой девочки, которую он помнит с тех пор, как помнит себя, которую любит, как сестру…

Нет, больше, в сто раз больше, чем Китти, он любит Женю. Сережа так ясно сознает это сейчас…

И что же? Миновал один страх, старик умер. Так вдруг тот, другой, Мишель какой-то, о котором толкует Боря… И почему Женя скрывает его подарок? Почему ни за что не хотела показать?

Вот о чем думал Сережа, не слушая неумолкаемой болтовни братишки, пока Женя выворачивала наизнанку все ящики шифоньера, не помня, куда именно сунула тогда серый сверток, искренне забыв о самом его существовании.

– Вот он, сувенир-то! – смеющаяся, вбежала она наконец в зал.

– Господи, и чудак же бедный Мишель! Придет же в голову этакую тряпицу преподнести. И грязная какая! А ды-ыр!.. Раз… два… три… четыре… пять… шесть… семь…

Развернув во всю ширину серое полотнище, Женя начала подсчет, но Сережа, взволнованный, без малейшей улыбки на лице, рванулся в ее сторону.

Глаза Китти и Николая Михайловича тоже, как прикованные, остановились на непонятном предмете.

– Да ведь это же знамя! Наше русское знамя! – почти в один голос воскликнули они.

– Папа́, папа́, посмотри скорей! Ведь я не ошибаюсь, это же знамя! – радостно взволнованный, звал Сережа отца.

– В чем дело? Какое знамя? – недоумевающе спросил тот.

– Да вот, у Жени…

Но глаза боевого генерала уже впились в драгоценный предмет.

Глаза боевого генерала уже впились в драгоценный предмет.

– Наше русское знамя!.. Да какое!.. Боевое, пробитое вражескими пулями, дважды дорогое, дважды священное знамя!

Голос старика дрожал; глаза блистали умиленными слезами. Женя стояла, совершенно ошеломленная.

– Так вот она, тряпочка! Вот почему месье Мишель собирался положить ее к ногам Наполеона!.. – пораженная, вслух соображала она. – Не-ет! Не у ног Наполеона оно будет лежать; я пошлю его нашему царю. Это будет ему мой подарок к Рождеству. Я сама пошлю, никому не позволю! Господи, какое счастье! Я… я… и вдруг русское знамя! Наконец-то, наконец я какую-нибудь радость сделаю русским, нашему дорогому государю! Наконец! Наконец!..

Женя прыгала, как сумасшедшая; она от радости потеряла голову, не знала, что предпринять.

– Но я все-таки не понимаю, откуда оно взялось? Объясни ты, егоза, толком! – взмолился недоумевавший Троянов.

Женя, насколько была способна в ту минуту, связно передала историю знамени.

– Вишь ты, молодчина! – смеялся генерал. – Вот мы с тобой, Сергей, и на войне были, да с пустыми руками вернулись, а эта стрекоза тут, дома сидя, у французов знамя обратно отвоевала. Ай да молодчина! Поди скоренько, дай расцелую твои геройские щеки.

Не чувствовавшая под собой ног, вся светящаяся счастьем, девочка повисла на шее старика.

Уборка дерева закончена. Нужно идти в церковь, по возвращении оттуда ожидают приезда всех Муратовых, тогда – обед, после него – елка. Следующий день предполагалось провести всей семьей в Муратовке.

– Сережа, а как же ты пойдешь со своей ногой? – осведомилась Женя. – Ведь тебе трудно ступать. Знаешь, ты обопрись об меня. Да хорошенько, не бойся, я не сломаюсь. Вот тебе и легче будет. Возьми меня, самое лучшее, под руку! – и девочка подставила ему свой локоть.

Сережа великолепно мог передвигаться без посторонней помощи, как и делал это в последнее время до возвращения домой, но ему доставляла удовольствие заботливость этой милой девочки, приятно было идти с ней рука об руку, смотреть в ее смеющееся, так давно не виденное личико, слушать ее нежный голосок.

Трояновы всей семьей вышли на крыльцо. Благодаря затрудненной походке Сергея, они с Женей вскоре оказались несколько позади остальных.

Легким морозцем дышал на них нарядный сверкающий вечер. Разубранная в серебристые парчовые одежды, спокойная, замерла в своем великом ожидании непорочно-чистая рождественская ночь. В синей выси, глубокой и торжественной, уже зажигались праздничные огни. Яркими, крупными, близкими и доступными земле казались в этот вечер лучистые звезды; радостные, трепетные, они свободно плавали по поднебесью, словно насторожившиеся, готовые при первом ударе праздничного колокола вспорхнуть и миллионами гигантских, сверкающих мотыльков рассеяться над землей, возвещая миру великую благую весть.