Книга Мир юных - Крис Вайц

Мое дыхание на его бедной раненой щеке. Поцелуй в глаза. Поцелуй в озабоченный лоб.

И в губы.

Мятные, надо же.

Музыка еще играет, но возвращаться туда я не хочу.

Укладываюсь в свою кровать и включаю «айфон». Нахожу любимое видео с Чарли.

Братик становится на ковер перед камином, мы с мамой хлопаем. Он сцепляет руки на животике и шепеляво, фальшиво затягивает:

Мы поем… с гордостью… Мы поем с гордостью, сердца наши открыты… Мы поем… мы поем… с гордостью Мы поем с гордостью… мы поем с гордостью…

Личико серьезное, глаза смотрят в потолок, сам раскачивается туда-сюда. Чарли забывает слова, комкает песню и кланяется. Потом, застеснявшись, убегает к телефону. Берет трубку – и все, конец фильма.

Включаю сначала. Я видела этот клип сто тысяч раз. Иногда я прокручиваю ролики с Чарли снова и снова, пока батарея не разрядится. Тогда ползу к Умнику и прошу зарядить.

Пока братик мне поет, я хоть капельку жива.

Выключаю телефон и долго глажу экран большим пальцем. Наконец засыпаю.

Джефферсон

Донна, Питер и Пифия уходят с Тейлор и ее одичалыми подружками-нимфетками, а я отправляюсь к Умнику. Он рассматривает пластмассовую детальку.

– Что, «Лего» сломался? – спрашиваю.

– А… нет. – Он растерянно моргает. – Я хотел поговорить про свинью.

– Про какую свинью?

– Ту самую свинью. Которую Скуластый с приятелями собирался нам продать.

– Интересное ты слово выбрал, «продать».

– Хорошо, обменять на наших девушек. Ничего не напоминает?

Я в недоумении.

– А я вот вспомнил, чему нас учили в школе, – говорит Умник. – Трехсторонняя сделка и все такое. Помнишь? Патока – за рабов, рабы – за одежду.

– И какая же третья составляющая в нашем случае? Свиньи – за девушек, девушки – за что?

– Не важно, – отмахивается он. – Важно другое: зачем им вообще понадобился обмен? И откуда взялась свинья?

– Они хотели выменять девушек для… ну, ты понял.

– Не въезжаю. – Умник хмурит брови. – То есть да, девушки для них как товар, я понял. Но мне кажется, не это было истинной причиной. В смысле – почему они пришли именно к нам?

– За первоклассными женщинами?

– Нет. Ну да, они первоклассные, но не для такого. Не легче ли было взять пленников? Конфедераты же не представляли, что у нас за… общество.

– А им без разницы. Когда мы не захотели меняться, они решили нас заставить.

– Верно. С равноправным торговым партнером так не поступают.

– Да. Тогда почему они просто не отобрали у нас, что хотели? – Я все еще не понимаю.

– Опасно. Зачем, если можно получить желаемое другим способом? Неравный обмен. С… колонией. Когда кого-нибудь колонизируешь, необязательно его убивать. Навязываешь покоренным свою систему – и они сами отдают тебе все, причем в обмен на то, что им не нужно.

Опять курс высшей экономики. Мысленно слышу недовольный вздох Донны.

– Меркантилизм, – киваю я. – Только девушки тут при чем?

– Ты что, не слушал близнецов? Девушки не хотят служить конфедератам. А вдруг им удастся сбежать и объединиться? Они могут даже войну затеять.

– Ясно. Поэтому конфедераты решили нас поработить. И забрать наше… имущество, – заключаю я. – Всем что-нибудь да нужно. Тоже мне новость.

– Не все так просто. Кто вырастил свинью? А молоко?

– Точно, в капучино.

– Вот-вот. Откуда молоко? С катастрофы прошло уже два года.

– Может, консервированное какое-нибудь? Или, помнишь, в коробках?

– Ультрапастеризованное молоко хранится не больше года, – качает головой Ум.

– Ладно. Значит, у конфедератов имеются коровы. И что?

– У них столько свиней, что есть даже лишние.

– Точно. Никто не предлагает на обмен то, чего у самих мало. – Кажется, до меня начинает доходить, куда клонит Умник.

Фрэнк работает как проклятый, стараясь выжать из огородика на Площади больше одного урожая, но нам все равно приходится искать еду в городе – да и та заканчивается.

Призраки выращивают овощи в Брайант-парке, однако без человечины им тоже пропитания не хватает.

Кроты под землей и вовсе голодают.

– У конфедератов есть фермы, – потрясенно говорю я. – Не просто маленькие участки то тут, то там. Не огороды. Крупные хозяйства. На севере, на Лонг-Айленде.

– Именно.

– А что, если эти фермы им не принадлежат? Вдруг конфедераты сами – торговые партнеры, или колония, или еще что-нибудь?

– Какая разница! – морщится Умник. – Тут главное…

– Главное, где вдоволь еды – там есть будущее, – перебиваю я.

Значит, еду можно запасать. Значит, можно жить.

Значит, можно начать все сначала.

Если.

Если Умник прав насчет Хвори. Если мы сумеем что-то придумать. Если доберемся до острова Плам. Если.

– Если разберемся с Хворью, Умник…

– Что тогда?

– Тогда решим вопрос с конфедератами.

– Как решим?

Да уж, наш клан против конфедератских тысяч… А мы, пятеро спасателей мира, – и вовсе щепка в океане.

С другого конца пещеры долетают музыка, смех, разговоры.

Вот бы и мне туда.

Меня разрывает от надежды и страха. Надежды на то, что это – не конец, и мы сумеем построить хорошее будущее. Может, оно получится даже лучше, чем прошлое.

Страха, что уже слишком поздно: даже если мы каким-то чудом и доживем до светлого будущего, нас утопит ненависть врагов.

Я устал. Нет сил плестись на звуки музыки. К тому же там Донна, мне захочется ее обнять, а нельзя. Зачем бередить душу?

«Мы не подходим друг другу», – шепчет сердце. Я мечтаю о будущем, Донна – о прошлом. И она меня не любит. Вот свой телефон – да, его любит. Постоянно заряжает и носит с собой, будто ждет звонка из прошлого.

Но я-то живу в настоящем.

Оставляю Умника крутить его любимое радио, иду к себе и падаю в постель. Может, встать? Может, в этот раз все будет по-другому?

Засыпаю.

Во сне слышу непрерывный шум помех из поломанного Умникова радио. Неожиданно сквозь треск и шипение пробивается голос. Я открываю глаза, вижу Умника – он щелкает переключателями, голос пропадает, и снова одни помехи.

Нереально крупные – страдающие ожирением – капли дождя стучат по металлической крыше.