Книга Холод - Андрей Геласимов

Филиппов знал, что Нина и бортинженер переехали. Он вообще всё знал про нее – каждое движение, каждый новый наряд, каждый поход в кино. И даже не отслеживал, не стоял под окнами, не подглядывал. Он просто знал. Чувствовал её как зверь, как тоскующий вурдалак. Он умер, но продолжал чувствовать. Нина ушла от него ранней весной, и к августу он был уже давно мертв. Ходил, ел, отвечал на вопросы, но был мертвым. Жизнь его не просто потеряла смысл. Она наполнилась антисмыслом. Все вывернулось наизнанку. В голове бродили антимысли, в сердце роились античувства. Он был теперь вурдалак.

Бесцельно слоняясь по городу, Филиппов, как и положено вурдалаку, не сознавал ни себя, ни времени, ни пространства. Не в силах остановиться, он перемещал свое физическое тело с одной улицы на другую, с тротуара на тротуар, но та его часть, которая до этого была им самим, которую он прежде называл «я», оставалась неподвижной. Она потерялась где-то в пыльном безжизненном городе, и Филиппов совершенно не собирался ее искать.

Время от времени он натыкался на свежий след Нины, на ее отпечаток в воздухе, на невидимый слепок ее плеча, тонкой шеи, линии подбородка, на отголосок ее смеха. Почуяв, что она недавно прошла тут, он замирал, топтался на месте, что-то мычал, пытался вспомнить, но след постепенно исчезал, растворялся в толчее бесконечных прохожих, и Филиппов успокаивался, забывал о том, что его взволновало, брел дальше.

Не очень умело притворяясь живым, однажды он добрел до той самой дачи. Долго стоял у поленницы, рассматривал дрова. Потом следил за березой, считал падающие листья. Слушал музыку, доносившуюся из дома, пробовал понять, сколько там человек. Увидев силуэт Нины в окне, смутно о чем-то вспомнил и загрустил, ворчал негромко, бродил вокруг дома, запинался. Когда все вышли на улицу, догадался, что надо спрятаться. Присел у бани. В темноте не заметили. Из разговора понял, что бортинженер улетает. Дождался, когда все рассядутся по машинам, и выпрямился во весь рост. Потом машины уехали.

Свет в окнах уже не горел. Только на веранде остался тусклый голубоватый ночник. Филиппов окончательно растворился в темноте. Бесшумным сгустком поднялся по деревянным ступеням, осторожно потянул дверь, и та поддалась. Внутри было тепло. И где-то совсем рядом была Нина. Филиппов знал, что она в доме. Почувствовал ее еще на крыльце. Она никуда не уехала. Осталась ждать своего бортинженера. Одна в пустом доме.

Филиппов постоял в призрачном свете ночника, прислушиваясь к своему чутью. Нина спала в самой дальней комнате. Он тихо прошел туда, легко ориентируясь в темноте, как будто не раз бывал на этой даче. Остановился рядом с Ниной и долго слушал ее дыхание. Потом сам начал ровно дышать, копируя легкие звуки ее сна. Старательно повторял за нею, пытаясь полностью совпадать. Хотел узнать, что ей снится. Не узнал.

Разочарованно потоптавшись, коснулся ее волос на подушке. Волосы сказали – нет, не твоя. Филиппов с тяжелым вздохом кивнул, соглашаясь, и вышел из комнаты. На веранде снова остановился и посмотрел вокруг себя. Важно было запомнить, что она видит, в каких предметах она отражается, к чему прикасается чаще всего. Приревновав ее к ручке старого холодильника, он забрал со стола чайную ложку, сунул ее в карман и хотел уходить. Взгляд упал на печную заслонку. Она была до упора утоплена в голубоватую стену. Филиппов открыл дверцу печи и заглянул внутрь. Дрова до конца еще явно не прогорели. На сияющих головешках дрожали синие язычки. Кто-то из гостей закрыл трубу намного раньше, чем надо. Уходя, просто на автомате задвинул заслонку и, видимо, тут же забыл. Или сама Нина сделала это по незнанию.

Филиппов постоял рядом с печкой, прислушиваясь к себе. Внутри него не раздавалось ни звука. Ни одной мысли, ни одного движения, никаких чувств – полная тишина. Антимысли и античувства тоже молчали. Он вышел из дома, аккуратно прикрыл за собой дверь и спустился с крыльца. Через пару дней узнал, что Нина погибла от угарного газа.

Действие третье

Абсолютный ноль

Заметив, что дверная ручка повернулась, Рита, словно только этого и ждала, вскочила с дивана, подбежала к начавшей уже открываться двери и резко захлопнула ее. Для верности она даже навалилась на дверь всем телом и зажмурила глаза, как будто готовилась отразить настоящий штурм, однако тот, кто хотел войти, больше не возобновлял своих попыток.

– Ты чего, совсем? – после небольшой паузы сказал Тёма. – А если там дети?

– Это не дети, – ответила Рита, выглядывая за дверь и склоняясь, чтобы поднять оставленную на пороге папку.

Тёма встал с дивана и подошел к ней. Ему хотелось продолжать прерванный разговор, который очень волновал его, но Рита уже листала содержимое папки.

– Рисунки какие-то… – задумчиво сказала она. – Трупы… Трупы… Еще трупы… Смотри, целая гора трупов… И чертежи…

– Кто это был? – спросил Тёма. – Кто принес?

– Жена этого художника, который приехал с нами. Не помню, как ее зовут… Кажется, Лилия… Да, точно Лилия. Фамилия еще какая-то китайская у нее… Мама в машине вчера говорила, я не запомнила… Слушай, зачем он покойников рисует? Да еще так много…

– Ли-Ми-Ян, – сказал Тёма.

– Ого, – Рита оторвала взгляд от рисунков и внимательно посмотрела на Тёму. – Это как это мы запомнили?

Он пожал плечами:

– Просто нравятся необычные фамилии.

– А, может, красивые девушки нравятся?

– И это тоже, – кивнул он. – Только у этой девушки трое детей. И муж – известный художник. Он с твоим отцом часто работает. Зря ты ее не впустила. Она просто хотела рисунки ему передать. Наверное, какой-то новый проект.

– Обойдется. Мне надо первой с ним поговорить. Я сама передам, когда он придет в себя. Ты с темы, давай, не соскакивай. Успел заценить красотку?

Вместо ответа он вдруг закашлял.

– Простыл, что ли? Говорила же – не дыши на улице открытым ртом. Здесь не Москва. Через шарф надо.

– Неважно… Знаешь, по-моему, это ты у нас ценитель зрелой красоты… И с темы вовсе не я соскакиваю. Мы, вообще-то, про Данилова говорили. Про то, зачем он тебя сюда повез перед аварией…

Рита слегка нахмурила брови и покусала верхнюю губу, смешно выдвигая нижнюю челюсть. Она уже знала, что эта ее привычка нравится Тёме и даже умиляет его, поэтому, ничуть не стесняясь, пользовалась ею, когда того требовала ситуация.

После секундной паузы Рита вздохнула, еще немного пошелестела мрачными рисунками, делая вид, что они все еще интересуют ее, и наконец решилась что-то сказать, однако именно в этот момент в соседней комнате, доступ в которую она так ревностно охраняла, раздался короткий стон и потом невнятное бормотание.

– Подожди, – прошелестела Рита, скользнув ко второй двери.

Папку с рисунками она мимоходом бросила на диван. Тёма уселся с мрачным лицом на свое место, закинул ногу на ногу, положил руку на папку, но не раскрыл ее, а продолжал смотреть в спину Рите, которая застыла в проеме приоткрытой двери.