Книга Али-Баба и сорок разбойниц - Шахразада

— Приласкай их, мой господин! Они для того и созданы, чтобы ими упивался мужчина. Но только касайся нежно — они могут быть очень чувствительны… А большим и указательным пальцами можно ласкать соски. А-а-а-ах, вот так!

«О, как же тяжело вновь восстанавливать его любовь! Мне приходится подсказывать ему каждый шаг. Он словно ребенок сейчас… Силы, о мой черный повелитель, где взять силы, чтобы вернуть его, вот этого сильного, неутомимого, страстного?»

И Лайла вновь чуть усилила нажим на просыпающуюся волю Али-Бабы.

Миг, и он снова очутился в ее власти. Плоть ее казалась восхитительно-упругой — и одновременно нежной как шелк. Он уже чувствовал необыкновенную, неведомую ему доселе уверенность… Ее благоуханные волосы щекотали его лицо. Напряженные соски упирались в его ладони. Все тело его охватила сладкая дрожь — а источник ее находился прямо меж его ног…

Тогда она высвободила груди, вновь завладев его руками, и провела его ладонями вдоль всего своего тела — по талии, по бедрам. Одну его ладонь она прижала к самому низу живота. Без каких бы то ни было подсказок он проник пальцем в ее тайную сокровищницу. Она была уже влажна… Она ждала его.

Приподнявшись на цыпочки, она повернулась и вновь потянулась к его рту. Кончик ее языка медленно скользнул по его губам — сначала по верхней, затем по нижней.

— Открой рот и высунь язык… — скомандовала она.

Он повиновался, и их языки сплелись в удивительном танце любви.

— Ну разве это не восхитительно, мой господин? — спросила она и нежно укусила его за нижнюю губу.

Он не только чувствовал биение пульса, но и слышал его. Дрожь во всем теле становилась все сильней и сильней. Зрение слегка затуманилось, и дыхание, кажется, стало прерывистым…

— О, как сейчас мне хочется швырнуть тебя на пол и войти в тебя так глубоко, как только смогу. Лайла, ты настоящая совратительница!

— Тебе лучше вооружиться терпением, Али-Баба, господин мой… — Она за руку подвела его к низкой кушетке. — Ляг на спину, сегодня я буду верховодить в нашей игре.

Он послушно лег, и она склонилась над его телом. Начиная со лба и медленно продвигаясь вниз, она принялась покрывать его красивое тело нежнейшими и легчайшими поцелуями. Когда она лизнула поочередно его соски, сознание его затуманилось… Словно завороженный, он следил, как ее черноволосая голова скользит все ниже и ниже — и вдруг он ощутил ее нежные губы на своем стержне страсти.

О, как эти касания были не похожи на прикосновения другой женщины!.. Он вновь приходил в себя, и Лайла была вынуждена вновь накинуть на него свои тайные сети.

Теперь он был просто игрушкой в ее руках и вскрикнул, не сумев сдержаться. Губы ее сомкнулись, и Али-Баба застонал, когда она сделала ими движение сверху вниз, потом еще, еще…

— Я не в силах более терпеть, моя обольстительная… — стонал он.

— Еще рано, — предупредила она и оказалась поверх его тела. — Сосредоточься на моей груди, отвлекись от беснующегося жеребца в твоем паху, Али-Баба. Вот так… — похвалила она его, когда он вновь принялся ласкать дивные полусферы. Тогда она приподнялась и затем стала опускать свое легкое тело, пропуская в себя его возбужденное естество — медленно, мучительно медленно, покуда оно не скрылось в ее недрах без остатка.

На лице его застыло выражение изумления и восхищения. Он готов был разрыдаться… Он почувствовал, как мышцы ее недр смыкаются вокруг его плоти, сдавливая ее нежно, но сильно. Он сжал ее груди, стараясь из последних сил сдерживать себя. Она приподнялась на его бедрах и, прежде чем он успел запротестовать, опустилась вновь, и вновь, и вновь… Объятие ее дивных бедер было чувственным и сильным. Он хотел, чтобы это блаженство длилось целую вечность… но вот плоть его словно взбухает, трепещет, и его любовные соки вырываются на волю из долгого своего заточения, заполняя собой потайные глубины ее сказочного тела.

Тело ее выгнулось, голова запрокинулась — и она рухнула на него без сил.

Макама двадцать пятая

Суфия убиралась в доме. Хотя точнее было бы сказать, что она пыталась навести порядок. Но мысли ее были столь далеко, что она аккуратно сложила циновки в одном углу комнаты, а казан для плова пыталась пристроить в другом. Конечно, принести от печки тяжелый чугунный казан было делом нешуточным. И только поставив его к стене, Суфия удивилась тому, как тяжело сегодня далось ей раскладывание сухих циновок…

— О Аллах, должно быть, циновки сплетены из какого-то иноземного тростника. Они тяжелы, и повернуть их почти невозможно…

Звук голоса немного привел мысли Суфии в порядок. Она осмотрелась по сторонам и только сейчас заметила, что циновки вовсе не разложены по комнате, а огромный казан, водруженный у стены, отражает солнечный свет, льющийся из узких окон.

— Как же ты попал сюда, о достойный хранитель плова?

Если бы казан мог говорить, он бы, конечно, пожав плечами, ответил, что это она сама его сюда притащила. Но, увы, казан молчал. И потому девушке пришлось самой отволочь его туда, где он был уместен — к плите.

— Что же со мной происходит? — спросила Суфия сама у себя. И конечно, нашла ответ.

Она думал об Али-Бабе. Думала о том, сколь сладкими были его объятия, сколь нежными руки и сколь желанной стала его ласка. Суфия вновь и вновь вспоминала это, первое соединение и все поражалась тому, как не похоже было это на ту унылую любовь, которой потчевал ее муж. А та, последняя ночь запомнилась Суфие не лаской, а странными, оценивающими глазами мужа. О, теперь-то она знала, в чем тут дело…

Да, не стоило сейчас даже пытаться сравнить нежность и ласку Али-Бабы с принуждающими объятиями глупца Арно. И, подумав об этом, Суфия поняла, что полностью излечилась от своей старой любви… Она увидела ее в истинном свете. Вернее, увидела, что в ее замужестве вовсе не было никакой любви. Арно нравилось ее одаривать, получая благодарность, во сто крат превышающую любой дар. А ей? Что нравилось ей? Почему она так страдала, когда он, никчемный, покинул ее? Почему решила свести счеты с жизнью!

— О Аллах, благодарю тебя! Стократ благодарю, ибо ты уберег меня, подарив миг встречи с чудом… Подарив и радость настоящей любви… Что может быть лучше этого? Что может быть лучше мгновения, когда ты готова всю себя отдать ему, ему, единственному!

Суфия готова была вознести Всевышнему еще не одну хвалу, но тут распахнулась калитка, и… И на пороге появился тот, кого она только что назвала никчемным и постылым. На пороге стоял ее муж.

Он, глупец, отнес счастливую улыбку на лице девушки на свой счет.

— Здравствуй, моя прекрасная жена! Ты улыбаешься мне? Ты рада, что я вновь стою на пороге твоего дома?

Суфия почувствовала, что ее ударили по лицу. Вся радость жизни в единый миг покинула ее. «О Аллах, кто этот презренный, который посмел грязными ногами встать на свежие циновки?»