Книга Исповедь одинокого мужчины - Вячеслав Ландышев

Так с одной сигаретой в сутки я продержался еще три или четыре месяца, но потом в связи с какой-то проблемой и глубокими переживаниями сорвался и снова начал курить, быстро выйдя на стабильную для себя пачку сигарет в день.

Научно-исследовательский эксперимент на самом себе по медленному отвыканию организма от привычной дозы никотина полностью провалился. Наверное, не был учтен психологический фактор, который рисовал в сознании наслаждение от курения. Требовалась все же шоковая терапия. К ней я готовился полгода, настраивался и в тот день, когда мне исполнилось 33 года, затоптал последнюю сигарету. И вот уже почти восемь лет с тех пор не курю. Пару лет назад, правда, присел на кальян, когда привез его из Египта, и в дни, когда был дома, опять начал часто курить – по три раза в день после каждого приема пищи. Вновь как-то ограничить себя хотя бы одноразовым курением в сутки не получилось. И только когда, разозлившись на свое слабоволие, взял и выкинул этот арабский дорогой прибор на мусорку, то с вредной привычкой сразу покончил.

* * *

После потери денег, которые мы с батей заработали на целине и которые я неосмотрительно вложил в Питере в финансовую пирамиду, нужно было опять начинать с нуля, чтобы, как говорилось тогда в народе, «выйти в люди». К тому времени я работал в двух фирмах – тренером и охранником. К сожалению, работа по моей специальности – тренером – давала удовлетворение только душевное, но не материальное. У меня была группа перспективных девочек и мальчиков среднего школьного возраста при Доме культуры. Мы с ними тренировались в Шуваловском парке на северной границе города и получали от этих занятий огромное удовольствие. Парк был тогда полностью запущенным, и можно было только догадываться о его великолепии во времена царской России. С вершины горы Парнас в ясную погоду были видны купола Исаакиевского собора, а у подножия горы лежали пруды в форме рубахи и шапки Наполеона, вырытые, по преданию, гренадерами графа Шувалова.

Через три месяца работы тренером мне предложили возглавить спортивно-массовый отдел при этом же Доме культуры. Почти все бюджетные организации в период перестройки и обнищания народа влачили жалкое существование. Но наш Дом культуры благодаря активной деятельности директора получал помощь от государства на оплату преподавателям кружков. Некоторые кружки Дома культуры были популярны у населения микрорайона и приносили неплохой доход из-за платных занятий. Однако большие по площади спортивный и гимнастический залы тянули всю экономику Дома культуры вниз из-за дороговизны оплаты коммунальных услуг. В целом хозяйство было убыточным и перебивалось только с помощью муниципалитета. Я в свободное от работы время стал заниматься реставрацией тренажеров, которые гнили на складе, а также организацией спортивных секций. По устной договоренности с директором Дома культуры, если мне удалось бы оживить спортивно-массовый отдел и сделать его близким к самостоятельной рентабельности, мне через год должны были отдать спортивные площади в аренду как частному предпринимателю.

После этого устного соглашения с дирекцией я начал пропадать в клубе, так как впереди замаячило интересное будущее, если бы мне удалось организовать высокую посещаемость спортивных кружков. В результате интенсивной деятельности уже через 6–8 месяцев в расписании занятий спортивных залов клуба не было свободных окон. В клубе работали группы по художественной гимнастике, карате, атлетизму, легкой атлетике, аэробике и шейпингу. Кроме этого, были открыты массажный кабинет и солярий. В итоге если раньше спортивно-массовый отдел тащил вниз экономику всего Дома культуры, то через семь месяцев преобразований выручка от занятий в спортивных секциях составляла уже существенную долю в бюджете Дома культуры. Подобная организаторская работа мне нравилась, и в какой-то момент я предпочел ее преподаванию в Академии физкультуры и спорта, откуда и уволился.

Пытался даже перебраться жить поближе к месту работы, чтобы не тратить много времени на дорогу. Снять квартиру я себе еще позволить не мог, но на комнату в квартире уже смог насобирать. По объявлению нашел дешевый вариант жилья в километре от Дома культуры и договорился о встрече с хозяйкой квартиры. В назначенный час пришел посмотреть сдаваемую комнату. Дверь открыла женщина лет пятидесяти и показала комнату, которую сдавала, а также кухню в трехкомнатной квартире. При этом сказала, что бедность обстановки связана с тем, что их недавно ограбили. Действительно, мебели было минимум, обои старые и обветшалые. Я спросил хозяйку, можно ли врезать замок в дверь моей комнаты, которую буду снимать. Получив утвердительный ответ и скидку по оплате, я заплатил за месяц вперед, сходил в магазин, купил замок для двери своей комнаты и врезал его. А на следующий день выехал из общаги.

Но уже через пару дней я сильно пожалел о том, что уехал из грязного, неблагоустроенного, но родного общежития. Бедность обстановки в съемной квартире была не из-за того, что хозяев ограбили, а из-за того, что все деньги квартиросдатчики пропивали, а взрослый двадцатилетний сын хозяйки был к тому же еще и наркоманом. Ночью мне не давали спать пьяные разговоры семьи и их друзей за стенкой. Были даже между сыном и отцом драки с использованием ножей. Утром по всей квартире стоял жуткий запах от перепоя, а на кухне красовались горы грязной посуды. Как-то утром дверь в спальню хозяев была открыта, и оттуда вышли две живые курицы, которых, оказывается, держали на балконе. Вскоре я узнал, что ранее хозяева квартиры жили в деревне, которая стояла на месте этого жилого микрорайона, и семья получила квартиру почти на том же самом месте, где раньше стоял их частный дом.

«Так вот откуда такая тяга к животноводству и подсобному хозяйству, – подумал я. – Какая же пропасть между этими грязными маргиналами, которым государство дало квартиры в одном из лучших районов Питера, в благоустроенном доме, и теми людьми, кто давно живет в этой северной столице, воспитан, вежлив, культурен, интеллигентен. А ведь и те, и другие по праву называются знаменитым и уважаемым на всю страну именем – ленинградцы».

Я давно уже любил старых, коренных питерцев за их душевность и доброту. Это очень хорошие люди. Тем более что многие из них пережили страшную блокаду в годы Великой Отечественной войны, потеряли от голода, холода, бомбежек и болезней всех своих близких, но не озлобились на мир и окружающих их людей, а, наоборот, стали добрее и великодушнее.

«И все-таки есть какая-то несправедливость в том, что я, здоровый, молодой и работящий человек, который хочет и может сделать много полезного для общества, живу в ужасных жилищных условиях, не имею квартиры и возможности в ближайшие 10 лет на нее заработать, – продолжал я думать о несовершенстве мира сего. – В то же время эти пьяницы и наркоманы получили от государства комфортное, почти элитное жилье в обмен на какой-нибудь сарай, гнивший в этом районе, ибо понятно, что свой дом в хорошем состоянии они держать в силу пьянства и лени не могли. Ладно, Слава, хорош углубляться в дебри несправедливости. Так и до топора Раскольникова можно дойти».

Однажды мне даже пришлось ночью из-за драки сына и отца между собой уйти ночевать к своему общаговскому другу Ивану Парминову, снимавшему также комнату в том районе.