Книга Нефритовый трон - Наоми Новик

Лоуренсу не пришлось даже просить, чтобы китайские повара и дальше для них готовили: Юнсин взялся лично следить за блюдами, а его врач советовал, какие травы добавить к мясу. Бедных слуг отрядили на рынок за самыми изысканными и дорогими ингредиентами, хотя объясняться с местными торговцами они могли лишь при помощи серебра.

Кейнс относился к этому скептически, но спокойно. Лоуренс сознавал, что должен быть благодарен китайцам, и тоже не вмешивался. Слуги между тем таскали с рынка все более странную пищу: пингвинов, которых фаршировали пингвиньими же яйцами, зерном и ягодами; копченую слонятину, добытую отважными охотниками в глубине материка; лохматых курдючных овец, покрытых не шерстью, а волосом; невиданные приправы и овощи. Китайцы особенно настаивали на последних, уверяя, что драконам они полезны, хотя в Англии драконья диета традиционно состояла из одного только мяса. Отчаянный, со своей стороны, поглощал и мясо, и гарниры без всяких дурных последствий, не считая отрыжки.

Местные ребятишки каждый день осаждали изгородь и совсем осмелели, видя, как лазят по Отчаянному Роланд и Дайер. Каждое новое блюдо они либо приветствовали, либо освистывали, находя уж очень противным. Негритята принадлежали к племенам, которые разводили скот и собирали в горах всевозможные дикие растения. Они тоже предлагали Отчаянному разные ботанические диковины, которые старшие объявляли негодными для человека.

Вершиной их триумфа стал громадный бесформенный гриб. Дети несли его впятером, отворачиваясь и хохоча, — такое он издавал зловоние. Он был увенчан не одной, а целыми тремя шляпками в бурую крапинку: они сидели одна над другой, и самая большая насчитывала два фута в поперечнике.

Китайские слуги с большим энтузиазмом утащили гриб на кухню, щедро расплатившись с детьми ленточками и ракушками. Вскоре на луг пришел с жалобой генерал Бэрд. Лоуренс последовал за ним в крепость, где очень быстро понял причину недовольства. В исходящем из кухни запахе смешивались ароматы вареной капусты и плесени наподобие той, что покрывает корабельные бимсы в сырую погоду. Бойкая торговая улица под стеной крепости опустела. Послов перевели в другое помещение, подальше от кухни: солдаты в расположенной рядом казарме отказывались от еды.

Повара, чей нюх, видимо, притупился за последнюю неделю, заявили через переводчика, что соус еще не готов. Лишь долгие совместные уговоры Бэрда и Лоуренса побудили их расстаться с большим котлом. Бэрд приказал двум подвернувшимся под руку рядовым спешно отнести его луг, нацепив на толстую ветку. Лоуренс шел за ними и старался дышать только ртом.

А вот у Отчаянного соус никакого отвращения не вызвал — он лишь порадовался, что после долгого перерыва вновь ощущает какой-то запах.

— По-моему, очень приятно пахнет, — сказал он и нетерпеливо кивнул, прося полить мясо этим кошмаром, а потом съел целиком местного горбатого буйвола и вылизал опустевший котел. Лоуренс наблюдал за трапезой с приличного расстояния.

После еды Отчаянный впал в блаженную дремоту, икая и бормоча что-то, как под хмельком. Лоуренс подошел, обеспокоенный этим странным сном, но дракон тут же стал тыкать его мордой, обдавая невыносимым запахом съеденного. Капитан едва сдержал тошноту и поскорее ретировался из ласковых драконьих объятий.

Пришлось ему срочно помыться и переодеться, но цепкий запах застрял в волосах. Чувствуя себя в полном праве, он отправился заявить свой протест китайцам, однако был встречен без должной серьезности. Лю Бао только посмеялся, слушая о злокозненном грибе, а Юнсин на предложение Лоуренса как-то ограничить меню ответил:

— Нельзя оскорблять тен-луна, предлагая ему изо дня в день те же блюда. Скажем поварам, чтобы были поосторожнее, вот и все.

Лоуренс ничего не добился и ушел с подозрением, что больше не распоряжается диетой Отчаянного. Вскоре его опасения подтвердились. Отчаянный, проснувшись наутро после необычайно долгого сна, чувствовал себя много лучше, и нос у него значительно освободился. Спустя несколько дней простуда прошла полностью, но повара продолжали ему готовить, хотя Лоуренс и намекал усиленно, что больше нужды в этом нет. Отчаянный, даже когда вновь обрел обоняние, нисколько не возражал.

— Кажется, я начинаю различать их приправы, — сказал он как-то, облизав когти: теперь он брал еду «в руки», а не ел прямо из корыт. — Эта, красная, называется гуа-цзяо и очень мне нравится.

— Ну и хорошо, если нравится, — ответил Лоуренс.

— Иначе он мог бы счесть, что я дурно воспитан, — признался он Грэнби за их собственным ужином. — Стараниями китайцев он ест с аппетитом и поправляется. Не могу же я сказать им «спасибо, не надо».

— И все-таки это беззастенчивое вмешательство с их стороны, — заявил Грэнби. — Чем мы, спрашивается, будем кормить его, когда заберем домой?

Лоуренс только головой покачал — это относилось как к вопросу, так и к слову «когда». Он охотно примирился бы с неуверенностью по первому пункту, будь у него хоть какая-то уверенность по второму.

* * *

«Верность» покинула Африку и пошла по течению, держа курс на восток. Райли счел, что так будет лучше. Ему уже опротивело тащиться вдоль берега и зависеть от капризных ветров, которые все еще дули больше на юг, чем на север. Пересекать Индийский океан по прямой тоже не входило в его намерения. Лоуренс смотрел, как тает позади узкая полоска земли. Они уже четыре месяца были в море и проделали больше половины пути до Китая.

Всем на борту было невесело, как и ему. Уходить из уютного гостеприимного порта никому не хотелось. Они не получили писем в Кейптауне, поскольку Волли принес их заблаговременно, и теперь почты не будет еще долго, разве что их нагонит какой-нибудь быстроходный торговец или фрегат — но сезон для рейсов в Китай пока не настал. Никакой радости, таким образом, путешествие не сулило, зато призрак по-прежнему витал в корабельных снастях.

Моряки, пребывая во власти суеверного страха, недостаточно внимательно исполняли свои обязанности. Три ночи спустя Лоуренс проснулся от шума за переборкой — Райли в своей каюте распекал злосчастного лейтенанта Бекетта. Ветер во время ночной вахты переменился, а Бекетт, растерявшись, забыл зарифить грот и бизань, отчего корабль пошел неправильным курсом. Обычно такие ошибки исправлялись незамедлительно: опытные матросы многозначительно кашляли, пока лейтенант случайно не отдавал верного распоряжения — но теперь лишний раз лезть на ванты никому не хотелось, и корабль отнесло далеко на север.

На рассвете волну развело до пятнадцати футов. Прозрачные бледно-зеленые валы под пенными гребнями росли и рушились, поднимая фонтаны брызг. Когда Лоуренс, нахлобучив зюйдвестку, поднялся на драконью палубу, губы у него стянуло от соли. Отчаянный свернулся тугим клубком как можно дальше от борта. В его мокрой шкуре отражался свет фонаря.

— На камбузе, наверно, не захотят развести огонь чуть пожарче? — спросил он с плаксивыми нотами, высунув голову из-под крыла. Он сощурил глаза дальше некуда и даже покашлял немного для убедительности. Скорее всего это было актерством, ведь он излечился еще в порту, но Лоуренс не хотел рисковать его здоровьем. При теплой, как в ванне, воде с юга временами веяло холодом. Отчаянного по приказу капитана укрыли клеенчатыми плащами, и портупейщики принялись сшивать их в одну большую накидку.