Книга Лимонный стол - Джулиан Барнс

— Да, — ответил я. — Да, мой отец получил образование шестьдесят… нет, больше, лет тому назад, как и моя мать. Я уверен, это много им помогает. — Все еще в сердцах я добавил: — Кстати, вы когда-нибудь прописываете «виагру»?

Она поглядела на меня так, словно окончательно удостоверилась, что я всего лишь источник неприятностей.

— За этим вам следует обратиться к собственному врачу.

Когда я вернулся в деревню, меня сковала внезапная депрессия, будто это я жил там и уже устал от этих зазнавшихся перекрестков с их мертвой церковью, свирепой автобусной остановкой, бунгало в стиле шале и дорогой лавкой, где есть все необходимое. Я полавировал на своей машине по полосе асфальта, преувеличенно именуемой магистралью, и увидел в глубине сада моего отца, трудящегося во фруктовой клетке, нагибаясь и подвязывая. Моя мать ждала меня.

— Джойс Стерва Ройс, они вполне заслуживают друг друга. Парочка тупиц. Разумеется, это отравляло всю мою жизнь.

— Ну хватит, мам.

— Не сметь на меня нукать, молодой человек! Прежде доживи до моего возраста. Вот тогда ты заработаешь такое право. Это отравляло всю мою жизнь. — Она не допускала никаких возражений; и она заново утверждала себя как родительницу.

Я налил чашку чая из чайничка у раковины.

— Он перестоялся.

— Не важно.

Навалилось тяжелое молчание, и вновь я ощутил себя ребенком, ищущим одобрения или хотя бы старающегося избежать выговора.

— Мам, ты помнишь Тора? — неожиданно для себя спросил я.

— Что помню?

— Тора. Когда мы были детьми. То, как машина ездила по всей кухне. Имела собственное мнение и всегда устраивала наводнения, помнишь?

— Я помню «Хотпойнт».

— Нет. — Почему-то мне обязательно требовалось расставить все точки над «и». — Я помню Тора. Очень гремел. С толстыми бежевыми шлангами.

— Этот чай невозможно пить, — сказала моя мать. — И кстати, пришли мне назад карту, которую я тебе дала. Впрочем, нет, просто выбрось ее. Остров Уайт, тупица. Штучки-мучки. Понял?

— Да, мам.

— Чего я хочу, если преставлюсь раньше твоего отца, в чем не сомневаюсь, так чтобы меня развеяли по ветру. Где угодно. Или пусть крематорий. Ты ведь не обязан забирать прах, знаешь ли.

— Не говори так.

— Он меня проводит. Скрипучее дерево дольше стоит. Тогда Регистраторша сможет заполучить его прах, верно?

— Не говори так.

— Поставит у себя на каминную полку.

— Ну, послушай, ма, если это случится, то есть, если ты умрешь раньше папы, у нее не будет на это никакого права. Решать буду я. Я и Карен. Никакого отношения к Элси это иметь не будет.

При упоминании этого имени моя мать вся подобралась.

— Карен — отрезанный ломоть, а тебе ведь я доверять не могу, а, сынок?

— Ма…

— Тайком пробираешься к ней в дом, ничего мне не говоря. Яблочко от яблони — вот, что ты такое. Всегда был сыном своего отца.

По словам Элси, моя мать отравляла им жизнь непрерывными телефонными звонками. «Утром, днем и ночью, особенно ночью. Под конец мы просто выдернули шнур». По словам Элси, моя мать постоянно заставляла моего отца заглядывать к ней и производить всякие починки по дому. Она использовала череду аргументов. 1) Дом наполовину принадлежит ему, и он обязан поддерживать его в порядке. 2) Он бросил ее без достаточных средств, чтобы нанимать кого-нибудь для ремонта. 3) Предположительно, он не думает, что в ее возрасте она примется лазить по стремянкам. 4) Если он сейчас же не приедет, она пройдет всю дорогу до дома Элси и приволочет его.

По словам моей матери, мой отец уже стоял под ее дверью, едва успев переехать, предлагая производить нужные починки в доме, вскапывать огород, прочищать желоба, проверять уровень в цистерне с нефтью — ну что угодно. По словам моей матери, мой отец жаловался, что Элси обращается с ним, как с собакой, не разрешает ему посещать клуб Британского легиона, купила ему домашние туфли, совершенно для него не подходящие, и требует, чтобы он прекратил все контакты со своими детьми. По словам моей матери, мой отец постоянно умолял ее позволить ему вернуться, на что она отвечала: «Что ты посеял, то и пожинай», хотя на самом деле намеревалась простить его — немного погодя. По словам моей матери, моему отцу не нравилось, что Элси гладит его рубашки кое-как и что от всей его одежды теперь разит сигаретным дымом.

По словам Элси, моя мать подняла такую бучу из-за того, что задняя дверь перекосилась, засов задвигался только до половины, и любой грабитель мог шутя его взломать, изнасиловать ее и убить прямо в постели, что мой отец с большой неохотой согласился поехать туда. По словам Элси, мой отец поклялся, что едет в самый последний раз, и пусть чертов дом хоть сгорит дотла, предпочтительно с моей матерью внутри, прежде, чем он согласится снова туда поехать. По словам Элси, пока мой отец чинил заднюю дверь, моя мать ударила его по голове неизвестным предметом, а потом оставила лежать там в надежде, что он умрет, и «скорую помощь» вызвала только через несколько часов.

По словам моей матери, мой отец не давал ей дышать, настаивая на починке задней двери, и сказал, что ему тяжело думать, как она там по ночам одна, и что все трудности разрешатся, если только она позволит ему вернуться. По словам моей матери, мой отец неожиданно приехал как-то днем с ящиком своих инструментов. Они сидели и часа два толковали о старых временах, о детях, и даже достали кое-какие фотографии, от которых у них на глаза навернулись слезы. Она сказала ему, что подумает о его возвращении, но не прежде, чем он починит дверь, раз уж он для этого приехал. Он пошел туда со своими инструментами, она убрала со стола, перемыла посуду, а затем села и опять перебирала фотографии. Через какое-то время она осознала, что со стороны чулана не доносится никакого стука. Мой отец лежал на боку и издавал булькающие звуки; очевидно, он снова упал и ударился головой об пол, а он же там бетонный. Она вызвала «скорую помощь» — Господи, они сто лет не ехали — и подложила ему под голову подушку, посмотри, вот эту подушку, на ней еще видна кровь.

По словам полиции, миссис Элси Ройс подала им жалобу, что миссис Дороти Мэри Бишоп набросилась на мистера Стэнли Джорджа Бишопа с намерением его убить. Они провели надлежащее следствие и решили этим ограничиться. По словам полиции, миссис Бишоп подала им жалобу, что миссис Ройс ходит по окрестным деревням, черня ее как убийцу. Им пришлось побеседовать с миссис Ройс. Домашние ссоры всегда создают проблемы, а уж тем более настолько протяженные проблемы, если можно так выразиться.

К этому времени мой отец провел в больнице уже два месяца. В себя он пришел через три дня, но с тех пор практически никакого улучшения не наступило. Когда его только положили туда, врач сказал мне: «Боюсь, в таком возрасте им многого не требуется». А теперь другой врач тактично объяснил, что «было бы ошибкой надеяться на многое». У моего отца парализована правая сторона тела, он страдает глубокой утратой памяти и некоторой потерей речи, не способен есть сам и по большей части пребывает в сумеречном состоянии. Левая сторона его лица изборождена, как древесная кора, но его глаза смотрят на вас такие же ясные и серо-голубые, как прежде, а его белые волосы всегда чисты и аккуратно причесаны. Не могу сказать, насколько он понимает то, что я говорю. Есть одна фраза, которую он произносит четко, но вообще он почти не говорит. Его гласные искажаются, еле вырываясь из перекошенного рта, и в глазах у него стыд за его невнятную артикуляцию. Обычно он предпочитает молчать.