Книга Культя - Нил Гриффитс

скворца. Сквор…

…ца.

Глядел на меня, надо же. Смешной засранец. Интересно, чего такое происходит в его тупой оперенной головешке.

Последний рывок; доставить домой покупки и ету дурацкую фальшивую руку и себя самого, пока не пошел дождь и не похолодало. И к тому времени, как начнут падать капли, уже сидеть у камина и ужинать. Последний рывок.

Шаг 11: Путем молитв и размышлений мы старались улучшить свой осознанный контакт с Богом, как мы Его понимали, молясь лишь о знании Его воли, которую нам надлежит исполнить, и о даровании силы для этого. Как будто это знание, или хотя бы стремление к этому знанию, не самое разрушительное, что только изобрел человеческий разум. Как будто мы хотели, чтоб наше пристрастие встало перед нами во всей своей смердящей болезненности, напоенное гноем, ухмыляющееся, как будто это могло помочь нам хоть в чем-то, как будто, сделав хоть один шаг в том направлении, мы не должны были неизбежно свалиться в бездонную черную пропасть. Мы стремились, боролись, чтобы за наши муки нас вознаградили пониманием, чтобы через выскобленные клетки и разодранные сердца и опаленные глаза и расплавленные мозги это понимание пришло хоть к кому-то, и оно пришло ко мне как жизнь под землей вместе с червями, где приходилось ломать кости, чтоб добыть из них мозг, совершать набеги в наземный мир, слишком легкий, слишком светлый, и люди при этом значили единственно то, что их приходилось тщательно избегать во время набегов, да и вообще всегда, ибо в этих прямоходящих силуэтах — лишь угроза. Таков был мой Бог, мой Высший Разум, жизнь, увеличенная до слепящего фокуса, отличная от меня, далекая, как луна, я тянулся к ней, а она отвечала презрением и брезгливостью, морщилась и отдергивалась от моих тянущихся рук. Так что мне это ОЧЕНЬ помогло, просто слов нет.

В машине

— Вот же сука, бля. Хоть убей, я был уверен, что это он. Алли, ты видел? Парочка ебаных гомиков, держались за руки на улице. А если б дети кругом, или еще чего. По-хорошему надо было бы их отмудохать, обоих двух, за одно это. Чертовы гомики.

— Да. Педики.

— Петухи.

— Дар, а может, они просто руку пожимали. Может, просто здоровались за руку, а?

— Не-а. Это гомики, братан; я их сразу вижу. И у каждого по две руки к тому ж. Должно быть, у этого заики крыша не на месте. А может, он нас нарочно надул…

Дорога идет вверх и по длинной кривой, впереди мерцают уличные фонари, словно бегут вперегонки или догоняют электрическое биение. Даррен включает фары, неверный свет ударяет в дорогу впереди них, одна фара смотрит вбок. У машины косоглазие.

— Гы, глянь на это. Одна фара косая. Томми, урод такой, решил над нами поиздеваться, я те точно говорю. Посылает нас на такое дебильное дело, да еще дает старую кретинскую развалину вместо машины. Он просто оборзел, я ему все скажу, када мы в город вернемся, это я те уже щас обещаю.

Алистер молчит, лишь глядит вниз, на дно широкой долины, жилой пригород, через который они проезжают, сбегает вниз в долину и вливается в собственно город, разливая оранжевый лимонад своих огней во внезапно пришедших сумерках, по-зимнему ранний закат, стремительный, как положено. Освещенные кирпичные стены складов и амбаров торговой зоны на окраине, еще дальше — шатры, вагончики и ангары промзоны, узкие трубы, толстые исходящие паром башни охлаждения. И все поселение целиком замыкается противоположным, высоким склоном долины, большие темные глыбы нарезанной скалы, покромсанной ледником, что некогда стремился к морю, теперь распростерлись у края города, словно огромный лакающий язык этого города или лужицы его слюны.

Мальчишка в палисаднике муниципального дома подбрасывает в воздух футбольный мяч и опять ловит. Швыряет в воздух и ловит. Алистер глядит на него, пока они едут мимо, потом обращается к Даррену.

— Слышь, Дар, я подумал.

— О черт. Только этого не хватало.

— Да не, слушай. Этот однорукий: ведь он скорее всего протез носит, а? Искусственную руку, типа. Мы вот ищем козла с одной рукой, а он скорее всего выглядит так, будто у него их две, а? Так скорее всего, мы его никада и не найдем, верно?

Лицо Даррена, желто-зеленое в свете приборной доски, поворачивается на шее, чтоб поглядеть на Алистера. Глаза широко раскрываются на секунду, потом прячутся за капюшонами век.

— Чё такое?

— Ну ты, Алистер, и мудак. — Шипение сквозь стиснутые зубы.

— Чё это? Чё я такое сделал?

— А то, что ты мудак. Какого черта ты не подумал об этом раньше? Пока я не просидел за рулем всю дорогу сюда, бля. Ты болван гребаный…

— Я? А ты-то чё об этом не подумал?

— Чё я об этом не подумал? Вот я те щас скажу, чё я об этом не подумал, бля.

Даррен притормаживает у тротуара, возле ряда магазинчиков — рыба с жареной картошкой, мини-маркет и почта, уже закрытая. Свет из окон забегаловки падает в машину, и нависшее над Алистером Дарреново лицо наполовину желтое, наполовину в тени, и придвинулось так близко, что Алистер видит угри на носу и ощущает теплые брызги слюны.

— Потому что мне пришлось вести машину, бля, вот почему! Потому что ты, как последний МУДАК, проебал свои права!

У Алистера стучит в голове. Корень языка вмиг пересыхает. Отпрянув к двери, Алистер словно пытается продавиться сквозь нее.

— А ты весь день, бля, только сладостями набивался, рожа уродская! Кто за тя всю работу делал, а? Я, КРЕТИН ЕБАНЫЙ, ВОТ КТО!

Даррен тычет себя в грудь негнущимся указательным пальцем, и Алистеру слышен гулкий стук. Длинные пожелтевшие зубы совсем рядом с глазами Алистера. Зубы, которые однажды сорвали бровь с орущего лица, Алистер это сам видел, и вспоминает теперь ту кровавую маску.

— У меня времени не было, чтобы думать, БЛЯ! У меня ДЕЛ куча была, БЛЯ, скажешь, нет, ты бесполезный бля…

— Да, но я не ви ви ви…

— ВИ ВИ ВИ ВИ ВИ ВИ!!!

— Это все Томми виноват, братан, он все…

— Томми виноват? НЕТ, ЭТО ТЫ ВИНОВАТ, СУКИН СЫН!

В воздухе зависает огромный кулак. Алистер пытается еще дальше отодвинуться от этих массивных костяшек, от глаз, от зубов, от несвежего дыхания, что долетает до него натужным гневным шипением, и вот все это уже на расстоянии одного мига, миг — и Даррен опять оказывается у себя на сиденье, локти на руле, лицо закрыто ладонями. Алистер произносит слабеньким голоском:

— Дар, прости, я…

— Заткнись. Бога ради, заткнись. И не говори больше ни одного слова, козел ты ебаный.

Алистер затыкается. Молча смотрит, как Даррен трет лицо ладонями — шурх, шурх, — и скрежещет сомкнутыми зубами. Что-то неслышно бормочет, потом медленно произносит:

— Вылазь.