Книга Ночи нет конца - Алистер Маклин

А почему не трое? А если Корадзини, Зейгеро и Левин заодно? Несколько минут я переваривал пришедшую мне в голову мысль и в конце концов почувствовал себя еще более беспомощным. Ощущение неминуемой беды превратилось в убеждение, Я с трудом успокоил себя тем, что тройка эта не обязательно связана между собой. Однако отныне следовало учитывать и такую возможность.

Примерно в три часа утра, продолжая двигаться вдоль обвехованной трассы, которой, казалось, не будет конца, мы почувствовали, что трактор сбавил ход. Джекстроу, сидевший за рулем, включил пониженную передачу: мы начали подниматься по пологому склону, ведущему к подножию холмов. Впереди нас ждал перевал — извилистая дорога, рассекавшая Нунатаки Виндеби почти пополам. Можно было бы, сделав крюк, обогнуть эту горную гряду. Но тогда мы потеряли бы сутки, а то и двое. А так нам надо было пройти всего десять миль, да еще по четко обозначенной трассе.

Через два часа склон стал заметно круче, и гусеницы начали пробуксовывать. Однако мы нашли выход и из этого положения: погрузили в кузов вездехода почти весь бензин и снаряжение, до этого находившиеся на санях. Таким образом вес вездехода увеличился, а с ним и сцепление с поверхностью. Правда, продвижение было медленным и трудным. Пришлось идти зигзагом, так что милю, отделявшую нас от перевала, преодолели за час с лишним. Подойдя к нему в начале восьмого утра, мы сделали остановку. С одной стороны дороги, на всем ее протяжении, шла глубокая трещина в покровном леднике. Хотя особых неожиданностей нам не предстояло, путь тем не менее был очень труден и опасен. Поэтому я решил подождать, пока не станет достаточно светло.

В ожидании завтрака я осмотрел Малера и Марию Легард. Несмотря на то что температура наружного воздуха неуклонно повышалась — было меньше -30°F, — больные не поправлялись. У старой актрисы был такой вид, словно она несколько дней не ела. Лицо ее покрылось пятнами и волдырями — это были следы обморожения. Щеки ввалились. Налитые кровью, с опухшими, красными веками глаза потускнели. За десять часов она не проронила и слова. Все реже и реже просыпаясь, Мария лишь дрожала и невидящим взором смотрела в одну точку. Вид у диабетика был получше, но я понимал, что, как только организм старика ослабнет, наступит конец. Несмотря на все наши усилия, вернее усилия Маргариты Росс, ноги у него окоченели, появился сильный насморк — явление редкое для Арктики. Должно быть, больной успел простудиться еще до того, как вылетел из Нью-Йорка. К недугу, бороться с которым у него не оставалось сил, прибавились чирьи. Дышал он тяжело, распространяя характерный запах ацетона.

Малер бодрствовал и не утратил способности мыслить. На первый взгляд, он выгодно отличался от Марии Легард, но я знал, что в любой момент может произойти коллапс, предвестник истинной диабетической комы.

В восемь часов мы с Джекстроу поднялись на склон и вновь связались с Хиллкрестом. Узнав, что за минувшие двенадцать часов они не прошли и двух миль, я пал духом. Там, где находилась их партия, температура на целых тридцать градусов была ниже, чем у нас. Нагреть в такую лютую стужу до кипения восьмигаллоновую бочку бензина, даже пустив в ход печки, паяльные лампы и иные подручные средства, было страшно трудной задачей. Вездеход за минуту пожирал столько бензина, сколько получалось путем перегонки за полчаса. Иных вестей не было: с базы в Уплавнике, связь с которой состоялась у наших друзей час назад, ничего нового не сообщили. Мы с Джекстроу молча упаковали радиоаппаратуру и пошли назад к кабине трактора. Свойственная Джекстроу жизнерадостность начала изменять ему… Он теперь редко разговаривал и еще реже улыбался. Я понял, что надеяться нам больше не на что.

В одиннадцать часов мы завели трактор и двинулись в сторону перевала.

На этот раз за руль сел я. Кроме меня на тракторе — ни в кабине, ни в кузове — не было ни души. Малер и Мария Легард, укрытые грудой одежды, ехали на нартах, остальные шли пешком. Дорога оказалась узкой, иногда с уклоном, соскользни машина в пропасть, никто бы из сидевших в кузове не спасся.

Сначала ехать было трудно. Подчас дорога сужалась до восьми-девяти футов, но нередко попадались довольно широкие, как дно долины, участки.

Тогда наша скорость резко увеличивалась. Я предупредил Хиллкреста, что в полдень мы пропустим очередной сеанс связи, потому что окажемся в глубине перевала. Успев преодолеть большую его часть, мы только что проникли в самую узкую и наиболее опасную часть ущелья. Неожиданно я увидел бегущего рядом с трактором Корадзини. Махая руками, он подавал знаки остановиться. Он, должно быть, кричал мне, но из-за рева двигателя я ничего не слышал. Да и не видел, поскольку пешеходы отстали, а в зеркало заднего вида я не мог ничего разглядеть.

— Беда, док, — торопливо произнес он, едва стих грохот мотора. Человек сорвался в пропасть. Пойдемте! Быстро!

— Кто именно? — Забыв о пистолете, который хранился в кабине у меня на случай защиты от нападения, я спрыгнул с сиденья. — Как это случилось?

— Немочка, — ответил он, продолжая бежать рядом со мной к кучке людей, сгрудившихся на краю пропасти, ярдах в сорока от нас. — Поскользнулась, наверное. Кто знает? Там же оказался и ваш приятель.

— Мой приятель! — воскликнул я, зная, что трещина бездонна. — Господи помилуй!

Отпихнув в сторону Брустера и Левина, я перегнулся через край, жадно вглядываясь в сине-зеленую бездну. Дыхание у меня перехватило. Справа сверкали белые, словно сосульки, стены трещины. На расстоянии семи или восьми футов от нее в черную тьму уходила противоположная стена, образуя похожую на пропасть пещеру, размеры которой превосходили всякое воображение.

Слева, на глубине футов шести, между обеими стенами я увидел перемычку из снега и льда длиной около двадцати футов. Такие перемычки попадались вдоль всей трещины. Прижимаясь к стене, на ней стоял Джекстроу, поддерживавший правой рукой насмерть перепуганную девушку.

Как он туда попал, догадаться было нетрудно. Друг наш не из тех, кто приблизится к пропасти, не запасшись веревкой. Он был слишком опытен, чтобы не знать о непрочности снежного моста. Однако он видел, что Елена поскользнулась и упала, пытаясь защитить сломанную ключицу. Не успев прийти в себя от испуга, девушка вскочила на ноги, и Джекстроу, рискуя жизнью, спрыгнул вниз, чтобы не дать ей сорваться в пропасть.

Хватило бы у меня самого смелости сделать то же самое? Едва ли.

— С вами все в порядке? — крикнул я.

— По-моему, я левую руку сломал, — спокойно произнес эскимос. — Прошу вас поторопиться, доктор Мейсон. Перемычка непрочная, того и гляди рухнет.

Сломана рука, а перемычка вот-вот рухнет… Действительно, от ее нижней части отрывались куски льда и смерзшегося снега. Деловитая интонация голоса моего товарища оказалась убедительнее самого отчаянного крика о помощи. Но я растерялся и сначала не мог придумать ничего толкового. Сбросить веревки? Но Джекстроу не сумеет обвязаться сам, девушка тем более. Надо спуститься и помочь им. И как можно скорее. Пока я глядел вниз, не в силах преодолеть смятение, от края перемычки оторвался кусок фирна и словно нехотя устремился в бездну. Пролетев футов двести, он достиг дна расселины: послышался глухой удар.