Книга Ночи нет конца - Алистер Маклин

Но обстоятельства оказались отнюдь не благоприятными. Беды продолжали нас преследовать. Вездеход Хиллкреста безнадежно застрял. Видя ухудшившееся состояние старого Малера, наблюдая, как от часа к часу слабеет Мария Легард, я решил не терять ни минуты. Будь я из другого теста или не будь я хотя бы доктором, то, возможно, и сумел бы убедить себя в необходимости пожертвовать Марией Легард и Теодором Малером. Ведь ставки в игре, которую вели преступники — я был совершенно уверен в этом, — были много выше, чем жизнь одного или двух человек. Я мог бы держать на мушке всех или, по крайней мере, главных подозреваемых целые сутки. До тех пор, пока не появилась бы группа Хиллкреста. Но я никогда бы не смог убедить себя в том, что больные пассажиры — это пешки, которых можно сбросить со счетов. Несомненно, я проявил слабость, но этим своим недостатком я даже гордился, и Джекстроу полностью разделял мое мнение.

В том, что Хиллкрест все-таки догонит нас, я был совершенно уверен. Я кусал губы от досады. Ведь именно я подсказал преступникам мысль высыпать сахар в бензин, сообщив, что у Хиллкреста на исходе горючее. Это был блестящий ход с их стороны. Но не более. Как ни старались убийцы застраховать себя от любых случайностей. Хотя Хиллкрест и был взбешен задержкой, он был вполне уверен, что найдет выход из положения. В просторяой кабине вездехода целая мастерская, с помощью нее можно устранить любую неисправность. Механик-водитель, которому я не завидовал, хотя он и работал в тепле, под тентом, успел разобрать двигатель и очищал поршни, стенки цилиндров и клапана от несгоревших частиц сахара, выведших из строя огромный механизм. Двое его товарищей соорудили импровизированную дистилляционную установку. Она состояла из почти полной бочки с бензином, в верхнюю часть которой был вставлен тонкий змеевик, обложенный льдом и соединявшийся с пустой бочкой. Как мне объяснил Хиллкрест, у бензина более низкая температура кипения, чем у сахара. Поэтому образующиеся при нагреве бочки пары бензина, проходя по охлаждаемой льдом трубке, превращаются в чистый, без примеси бензин.

Так обстояло дело, во всяком случае теоретически. Но Хиллкрест, похоже, не был в нем уверен полностью. Он спрашивал у нас совета, выяснял, не можек? ли мы ему как-то помочь, но я ответил отрицательно. Это было, как я понял позднее, трагической, непростительной ошибкой с моей стороны. Я мог ему помочь, поскольку мне было известно нечто такое, о чем никто не знал. Но в ту минуту я напрочь забыл об этом. И поскольку так случилось, то ничто на свете не могло теперь предотвратить трагедию или спасти жизнь тем, кому суждено погибнуть.

Я слушал рев трактора, который наклонялся то в одну, то в другую сторону и, лязгая гусеницами, двигался курсом зюйд-вест-тень-вест, и меня одолевали невеселые мысли. Еще недавно ясное небо стало темнеть и затягиваться тучами. Я ощущал, как вскипает во мне ярость, как душу наполняют мрачные предчувствия. Мне казалось, что вот-вот должно произойти какое-то новое несчастье. Хотя, будучи доктором, я понимал, что почти наверняка это психологическая реакция организма на переохлаждение, усталость, бессонницу и голод, а также физическая реакция на удар по голове, я не мог отделаться от мысли: я злюсь оттого, что беспомощен.

Я был беспомощен и не мог защитить ни в чем неповинных людей, оказавшихся рядом со мной. Людей, доверивших мне свои жизни. В их числе находились больной старик Малер и Мария Легард, робкая немецкая девушка и посерьезневшая Маргарита Росс. Должен признаться, больше всех других меня заботила именно она. Я был беспомощен, не зная, как предотвратить очередной удар, который преступники могут нанести в любую минуту. В уверенности, что Хиллкрест успел сообщить мне все, что меня интересовало, они решат, будто я жду подходящей минуты, чтобы застать их врасплох. Но в то же время они мешкали, не зная наверняка, многое ли мне известно. Пока трактор двигался туда, куда им было нужно, они продолжали вести рискованную игру, готовясь в подходящий момент покончить с нами раз и навсегда. И самое главное, я был беспомощным, потому что не знал определенно, кто они — эти преступники.

В сотый раз я мысленно перебирал все детали, события, произнесенные слова, пытаясь извлечь из глубин памяти один-единственный факт, одно слово, которое смогло бы указать мне единственно верное решение. Но сделать этого не сумел.

Шестеро из десяти наших пассажиров, по существу, не вызывали во мне особых подозрений. Маргарита Росс и Мария Легард, несомненно, принадлежали к ним в первую очередь. Единственная претензия к миссис Дансби-Грегг и Елене состояла в том, что я не располагал бесспорными доказательствами их невиновности, хотя был уверен, что они и не нужны. Как, к сожалению, показали состоявшиеся недавно судебные разбирательства, связанные с коррупцией среди американских сенаторов, этим государственным мужам свойственны те же человеческие слабости, в особенности жажда наживы, как и простым смертным. Однако я не допускал и мысли, чтобы сенатор мог быть замешан в убийствах и преступной деятельности такого масштаба.

Что касается Малера, то я уверен: диабет это еще не гарантия того, что больной не преступник. Он мог вынудить летчиков приземлиться поблизости от того места, где имеется достаточное количество инсулина. Но рассуждения эти были слишком заумными. Во всяком случае, Малера я сбросил со счетов. Мне необходимо было обнаружить убийц, готовых в любую минуту нанести очередной удар. Малер же одной ногой стоял в могиле.

Преступников следовало искать среди четверых — Зейгеро, Солли Левина, Корадзини и преподобного Смоллвуда. Проповедник же был настолько набожен, что подозревать его в чем-то было просто грешно. Все эти дни он не выпускал из рук Библию. Конечно, каждый обманщик лезет из кожи вон, чтобы ввести своих ближних в заблуждение. Но ведь есть какие-то границы, которые нельзя преступить, не рискуя показаться смешным.

Подозревать Корадзини были все основания. Он немного разбирался в тракторах. Правда, наш «Ситроен» и машины, выпускаемые его компанией, отличались друг от друга как небо и земля — и по возрасту, и по конструкции.

Но он оказался единственным, кто был на ногах, когда я проник в пассажирский салон авиалайнера. Именно он, попав к нам на станцию, так дотошно расспрашивал о партии, руководимой Хиллкрестом. Как потом выяснилось, он вместе с Джекстроу и Зейгеро доставал из туннеля бензин и имел возможность высыпать сахар в оставшееся горючее. Однако существовало важное свидетельство в его пользу — повязка на его руке, которую он повредил, кинувшись спасать рацию.

Гораздо больше оснований было подозревать Зейгеро, а заодно с ним и Солли Левина. Именно боксер спрашивал у стюардессы, когда будет ужин, улика убийственная. Когда приемопередатчик упал, Солли Левин находился рядом и вполне мог толкнуть его — еще одна веская улика. Зейгеро тоже занимался транспортировкой горючего. Хуже того, на боксера он походил не больше, чем Солли Левин на импресарио. Против Зейгеро свидетельствовал и тот факт, что, по словам Маргариты Росс, Корадзини не вставал в самолете с кресла.

Разумеется, это не значило, что Корадзини не мог иметь сообщника. Но кто этот сообщник?

Я похолодел от осенившей меня внезапно мысли: поскольку в ход были пущены два пистолета, все это время я считал, что преступников только двое.