Книга Три полуграции, или Немного о любви в конце тысячелетия - Екатерина Вильмонт

А для Таты эти слова были как холодный душ.

– Павел Арсеньевич, о чем вы говорите!

– Ты…

– Знаете, я не могу так быстро. Просто воспитана иначе.Мне трудно переходить на «ты». – Она словно протрезвела и уже держала себяв руках.

Гущин был явно очень недоволен:

– Тяжело с тобой, Наташа… Но я не привык отступатьперед трудностями…

– Это штамп, – вырвалось у нее.

– Что? – не понял он.

– Да нет, ничего, извините, просто я невольноредактирую каждое слово. Профессиональная болезнь…

А вот это стало ледяным душем для него. Что-то похожее наиспуг промелькнуло в его глазах. Они сделались холодными, чужими.

– Не надо, Наташенька, не надо. Забудь о том, что мысвязаны профессиональными отношениями, просто отбрось это. Я не желаю все времяпомнить, что ты мой редактор. Мне это тяжело… Ты меня сводишь с ума какженщина, что гораздо важнее. И ты увидишь, я это докажу…

– Господи, я не требую от вас никаких доказательств.

– Ты прочитала по второму разу «Дурную славу»? –вдруг жестко спросил он.

– Нет еще. На меня свалилась неожиданная верстка,заболела моя коллега, и пришлось…

– Ничего страшного, я просто поинтересовался.

Но Тата вдруг испугалась. Сейчас перед ней сидел совсемдругой человек. Такой и убить может, подумала она, и даже появилось ощущение,будто он ищет предлог, чтобы поскорее завершить свидание. Она решила егоопередить:

– Павел Арсеньевич, простите, что, возможно, нарушаюваши планы, но я, пожалуй, пойду… Спасибо за приятный вечер.

– Да бросьте вы ваши штучки! – неожиданновзорвался он. – Что вы мне глаза колете хорошим воспитанием?Цирлих-манирлих! Скажите просто, что я чем-то вам не угодил. Интересно толькознать чем?

– Вероятно, именно отсутствием хорошего воспитания! –ледяным тоном произнесла она и встала.

– Наташа, прости, прости меня!

– Нет, это вы простите меня, Павел Арсеньевич. Будемсчитать, что никаких разговоров не было.

Она выхватила из сумки сторублевую бумажку.

– Вот, этого, вероятно, мало, но у меня большенет. – Она швырнула купюру на стол.

Гущин побелел:

– Вы что, с ума сошли? Вы меня оскорбляете.

Тата сорвала с вешалки пальто.

– Наташа, постой, так нельзя! – Он отнял у неепальто. – Что с нами случилось? Куда ты бежишь? Что за ерунда? Сядь, придив себя, забери свои дурацкие деньги. Вот, выпей воды… Ну что за чепуха… Простименя, это все нервы. Мне показалось, что мы уже настроились на одну волну, ивдруг какие-то дурацкие помехи… Ну не сердись, приди в себя. Давай лучше выпьемеще по рюмочке. Ну что, мир?

– Мир, – нехотя кивнула Тата.

В самом деле, все вышло на редкость глупо. Это я отнеопытности. Или от желания любви… Старая дура!

Гущин пытался вернуть утраченное настроение, но ничего неполучалось. Посидели еще полчаса, и он проводил ее до дома. По дороге они почтивсе время молчали. Он сжимал ее руку, но сейчас это не производило на Татувпечатления.

– Спасибо, Павел Арсеньевич, и извините, если что нетак…

– Извиню, конечно, но все было не так. И я сам виноват.Ну ничего, лиха беда начало.

– До свиданья.

– До свиданья, Наташа.

Господи, как глупо, как нелепо и бездарно я себя вела… Икакое мне дело до его отношений с Жихаревой? Он неблагодарный, а мне-то что?Что я за моралистка? Разве это важно? А что же важно? То волнение, которое яиспытала. Это было так приятно. Я совсем забыла, как это бывает… Дура, дура,дура! Ну ладно, если он не врет, что я ему нравлюсь, то ничего не потеряно, яже буду с ним работать, и, если это было не минутное помрачение рассудка, всееще можно сто раз вернуть.

…Прошло уже несколько дней, Курбатов больше не звонил. Не точтобы это занимало Алисины мысли, но иногда она с недоумением вспоминала о нем.Может, уехал или заболел? А скорее всего, у него слишком много дел. И вообще,это не имеет никакого значения, он герой не моего романа. Просто задето моесамолюбие. Хорошо, что у меня хватает ума не принимать задетое самолюбие завлюбленность или хотя бы влечение. Конечно, я сама могла бы ему позвонить, ноуж этого он от меня не дождется. Я даже Эрику старалась не звонить…

В субботу утром Алиса проснулась в отличном расположениидуха. Впереди два дня отдыха, никаких определенных планов на эти выходные нет.Значит, можно поваляться с книжкой, посмотреть какой-нибудь фильм, поболтать сТаткой и Сонькой… А начну я вот с чего, решила Алиса, устрою себе хорошийзавтрак и включу свой любимый фильм «Как украсть миллион»! Гарантия прекрасногонастроения на весь день.

Так она и поступила. Свежий апельсиновый сок, кофе, яйцовсмятку, тосты с сыром – и Одри Хепбёрн и Питер О’Тул в придачу. Мечта идиотки.

И вдруг раздался звонок в дверь. Кого это черт принес?Может, соседка? Алиса выключила видак и побежала открывать. На пороге стоялКурбатов с букетом роз. Алиса опешила. Она ожидала чего угодно, но не этоговизита.

– Вы? Что это значит? – холодно спросила она,понимая, что вид у нее не самый авантажный – спортивный костюм, очки на носу. Авпрочем, какая разница!

– Простите меня, Алиса, но я только что прилетел, и такнестерпимо захотелось вас увидеть…

– Вы решили застать меня врасплох? Вам это удалось.

– Не пригласите меня зайти?

– Заходите. Что, кроме нездорового любопытства, привеловас ко мне?

– Раздеться можно?

– Пожалуйста, вот вешалка. И вероятно, вам надопредложить кофе?

– Хорошо бы.

– А может, еще и завтрак?

– Просто прекрасно было бы. Я голоден, – засмеялсяон. – И возьмите цветы!

– Спасибо. Пойдемте на кухню… Кайфоломщик!

– Я сломал вам кайф? А можно полюбопытствовать, в чемон заключался, если это не будет нескромно?

– Я ела и смотрела видео.

– Ну это не страшно.

– Кому как, – проворчала Алиса. –Апельсиновый сок будете?

– Ни за что, терпеть его не могу! – сморщилсяКурбатов.

– Кофе, яичницу? Есть ветчина.

– Если можно, яичницу с ветчиной и кофе. И уж проститемою наглость, но у меня к вам есть дело…

– Какое дело?

– Важное. Но сначала дайте человеку подкрепиться.

– Хорошо, – пожала плечами Алиса, включая плиту.

Через несколько минут она подала ему яичницу с ветчиной ипомидорами.