Книга Чехов и Лика Мизинова - Элла Матонина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как бы там ни было, в каюту он шел в приподнятом настроении: похвала всегда действовала на него возбуждающе. Он даже попытался скрыть свое воодушевление, чтобы это не покоробило жену.
– Должен сказать, что тебе сделали замечательную прическу, выглядишь ты просто великолепно! А что касается Назимовой, видишь ли, она напрочь разочаровалась в мужчинах, стала… лесбиянкой. Она живет с подругой, которую мы видели.
– Ну, однополой любовью нынче никого не удивишь, – рассмеялась Лидюша. – А что еще нового она тебе сообщила?
– Она жалеет, что у меня не будет возможности показать себя в русских операх. По ее мнению, Америка переполнена евреями – эмигрантами из России, они любят русское искусство, русский язык и сделали бы меня знаменитым. И еще: оказывается, в 1904 году они с Орленевым гастролировали в Ялте и Чехов пригласил их на ужин. Орленев даже вернул Антону Павловичу старый долг. Чехова это растрогало, позабавили рассказы Орленева о бродячей театральной труппе, и Антон Павлович пообещал Орленеву написать специально для него комедию на эту тему…
– Вы говорили о Чехове и обо мне? – насторожилась Лидия Стахиевна.
– Поверь, Лидюша, нет. У нее – небольшое поместье под Нью-Йорком под названием «Хуторок», и она пригласила нас побывать там, когда мы мало-мальски обустроимся.
– А у меня – новое знакомство. Услышав разговор по-русски, ко мне подошла молодая и очень симпатичная особа. Плывет в Нью-Йорк к своему возлюбленному. Сегодня она будет ужинать с нами. Зовут Юлия. Ты не против?
– Я очень рад, надеюсь, вы подружитесь…
Привет из Москвы
Юлия чувствовала себя не в своей тарелке. Похоже, за долгую и стесненную жизнь в Праге, где они с матерью, исполнительницей романсов и народных песен, оказались после Гражданской войны, отвыкла она от людей своего круга и путешествие в первом классе, судя по всему, немало ее смущало. Было ей уже за тридцать, но застенчивость и робость, легкий румянец были ей к лицу и делали моложе своих лет. Санин подумал, что Лида привлекла Юлию не столько родным языком, сколько всегда сквозившей в ее голосе доброжелательностью. И сам он постарался быть как можно проще и гостеприимнее, что, собственно, не составляло для него никакого труда. Он всегда был самим собою.
– Итак, Юленька, – вы разрешите мне вас так называть? – вы простили своего возлюбленного и рискнули отправиться к нему? – спросила гостью Лидия Стахиевна, понимая, что той надо выговориться.
– Не знаю, право, будет ли интересна эта история Александру Акимовичу?
– А вы не стесняйтесь, он – свой, все женские проблемы принимает близко к сердцу. А потом не забывайте, он режиссер, ему интересны нюансы чувств и отношений. К тому же у него всегда наготове хороший совет. А впрочем, он может отвлекаться и ничего не слышать, – легко уколола Лидия Стахиевна мужа.
Санин улыбнулся обеим и стал всерьез изучать меню.
– Собственно, все так и вышло, как Владимир обещал: вызвал меня в Америку, когда встал на ноги. Правда, за эти годы он успел там жениться и сейчас разводится… Простила ли я его? Сама не знаю. С одной стороны, я еду в Америку на его деньги, значит, вроде бы простила. Но, честное слово, я убедила себя в том, что еду не к нему, а к себе. Вы понимаете, у меня нет другого выхода? Умерла мама, в Праге у меня никого не осталось, нет никаких шансов найти работу, научиться чему-нибудь. А в Америке, как он пишет, я могу бесплатно выучить английский, поступить в колледж и стать, например, медсестрой. Как бы там ни было, я так и сделаю. А с него я взяла обещание, что он не воспользуется моей беспомощностью… Как вы думаете, простила я его или нет?
Санин видел: не только простила, но и любит по-прежнему. Эта женская уловка насчет близости по желанию, трезвый расчет на самостоятельность в чужой стране разлетятся в пух и прах при первом же свидании…
– Вы спрашиваете меня? – спросила Лидия Стахиевна. – Мне думается, не только простили, но и все еще любите. Впрочем, давайте отложим наши предположения до берега.
В это время сквозь многоголосый шум ресторана Санин уловил обрывки русской речи. Оглядевшись, понял, что русские сидят в соседнем ряду, через два столика от них. Двое молодых людей в одинаковых серых двубортных шевиотовых костюмах и пара средних лет, в отличие от своих собеседников, одетых неформально. Прислушавшись, он понял, что путь в Нью-Йорк свел вместе двух советских автоинженеров, отправляющихся на стажировку на заводы Форда, и дипломата, возвращающегося с женой из отпуска. Санин так долго не видел соотечественников, что долго боролся с искушением подойти к ним и заговорить. И все-таки подошел.
– Извините, товарищи! Похоже, что вы совсем недавно из Москвы. Я же уже восемь лет работаю на Западе и донельзя соскучился по Родине. Вы позволите отнять у вас несколько минут?
– Пожалуйста, милости прошу, присаживайтесь, – дипломат указал на свободный стул. – Позвольте представиться: Павел Денисович Прохоров, сотрудник инженерного отдела «Амторга» в Нью-Йорке. Моя жена – Татьяна Николаевна. А это, – он указал рукой на своих соседей по столу, – надежда советского автомобилестроения, молодые инженеры Аркадий Федорович Золотов и Александр Петрович Санников.
Санин отметил, что Аркадию Федоровичу и Александру Петровичу было едва ли по двадцать пять, что в своих с иголочки костюмах они чувствовали себя не очень уютно.
– Санин Александр Акимович – театральный режиссер, – представился он, усаживаясь. – Так расскажите же, как там Москва? – спросил он, обращаясь ко всем и ни к кому в отдельности.
– Вы когда уехали из Москвы? В двадцать втором? Так вы ее уже не узнаете. Город отряхивает с себя пыль старых веков, строится, расширяется. В Москву со всех концов страны съезжаются талантливые люди, учатся, строят заводы и фабрики. Скоро откроется первая линия метро, а по количеству автомобилей Москва обязательно перегонит Париж!
Молодой человек выпалил это почти одним духом, а Санин спросил:
– А играют ли мальчишки в снежки? – Ему до сих пор казалось, что игра в снежки – это убедительный показатель безмятежного счастливого детства.
