Книга Ничего, кроме личного - Лана Барсукова

скривился.

– Адольф Абрамович, вы же деловой человек, со связями… Я благодарен вам за совет, тем более бесплатный, но мое предложение иное: я хочу нанять вас для решения вопроса в мою пользу. Я хочу вернуть себе объект полностью.

– Сколько? – бесстрастно спросил адвокат.

Тихон Ерофеевич вытащил заранее приготовленный листок бумаги, на котором была написана единичка в сопровождении ровной шеренги нулей. Адольф мазнул взглядом по нулям, и их количество оставило его равнодушным.

– Нет, – ответил он, – это дело дрянь. Ваш директор вправе отдать вам деньги, которые занял у вас, и послать вас окончательно и бесповоротно. Если он при этом предлагает вам половину собственности, то он либо дурак, либо святой. Он может не делиться. Тут не за что зацепиться.

– Но мне рекомендовали вас как человека, который умеет решать неразрешимые проблемы…

– Умею. Но это другая такса.

– Ваши условия?

– Вы на них не согласитесь, – с легкой усмешкой ответил адвокат.

– И все же?

– Допишите пару нулей.

– Это как-то слишком грубо, всему есть реальная цена…

– В вашем случае это и есть реальная цена.

– Да, но при такой цене теряется элементарный экономический смысл моего действия, я ничего не выигрываю, даже в случае…

– До свидания, – спокойно закончил разговор Адольф Абрамович и бесстрастно повернулся к уткам спиной.

Утки не обиделись. А Тихон Ерофеевич обиделся. Он смотрел в спину уходящему Адольфу Абрамовичу и думал: «Вот сука. Еще и хлеб мой съел».

По результатам переговоров только утки оказались в выигрыше. Им нечасто крошили такой качественный хлеб.

Адольф Абрамович потерял время, а Тихон Ерофеевич расстался с последней надеждой.

Оба – клиент и адвокат – были уверены, что больше не встретятся. Но случается так, что два умных человека ошибаются. Невероятные стечения обстоятельств заставят их снова встретиться и обсудить это дело. Но уже без участия уток.

Скормить мужа бизнесу

Страдания по поводу разрыва отношений с братом Ольга решила оставить на потом. У нее были более насущные печали. Срочного вмешательства требовали отношения с мужем.

Михаил тревожил с каждым днем все больше. Вернувшись из Венеции, он решил, что разоблачен, и потому не видел смысла скрывать свой адюльтер. Приходя поздно домой, он не утруждал себя выдумыванием легенды. Не сочинял про проткнутое колесо или разрядившийся телефон. Не опускался до вранья, был выше этого. Молча подсаживался к жене, которая вся на нервах смотрела сериал, и буднично спрашивал:

– Ну как? Полное дерьмо?

– Ты про что? Про кино или жизнь вообще?

– Про кино, – уточнял Михаил.

– Дерьмо. Но смотреть можно, – отвечала Ольга.

Она не спрашивала, почему он задержался. Потому что знала ответ. А он не объяснял ничего. Ровно по той же причине.

Они были честны друг с другом, но радости это не добавляло. Никто не хотел делать резких движений, чтобы потом не винить себя за ошибку. Они уступали друг другу право решающего хода. «Как ты решишь, так и будет», – сказал Михаил. Звучало благородно, но, по сути, означало перекладывание на жену ответственности за их жизни. Ольга могла устроить скандал, и он бы ушел. Но она не гнала, а сам он не уходил. Их совместная жизнь стояла на ребре, и в любой момент могла упасть на одну из граней: или продолжиться, или прекратиться.

Но Ольга не собиралась стоять и смотреть, чем закончится дело. Это было противно ее деятельной натуре. Если уж обстоятельства загнали ее в унизительное гетто обманутых жен, то она не станет ждать, когда из обманутой станет бывшей. Покорность коровы, которая ждет своей очереди на бойню, вызывала в ней не сострадание, а брезгливое презрение.

Когда знакомые дамы, размазывая по щекам слезы, рассказывали о неверности мужей, Ольга задавала только один вопрос: «А ты?» Это означало: «Какой был твой ход? Что ты предприняла?» И если не получала вразумительного ответа, теряла интерес к даме. Считала, что поделом. Свое нужно уметь защищать. Зубами держать. Глотку рвать воришке. А рыдать и проклинать разлучницу – это что-то поэтически-нервическое, пережив такое, становятся или поэтессами, или, что значительно чаще, неврастеничками. Разницы особой нет: неврастеничка в душе всегда поэтесса, но не умеющая рифмовать слова.

К тому же Ольга подозревала, что неверному мужу слезы обманутой жены не то, чтобы приятны, но щекочут самолюбие и повышают самооценку. Дескать, вот я какой, оказывается, ценный кадр. Ольга считала, что нужно или драться за мужа, или молча смотреть ему вслед сухими глазами. Бессильных плакс она недолюбливала.

Пришло время Ольге внять своим же советам.

Ольга сделала ставку на бизнес. Элеватор, как ненасытный монстр, должен был съесть все время Михаила, высосать до дна его эмоции. Ольга видела людей бизнеса без прикрас. На форумах они бодрились, лучились энергией. Эдакие живчики в дорогих костюмах. Оставшись без зрителей, они напоминали ей сдувшиеся шарики, которые после первомайской демонстрации валялись на улицах ее детства. Бывшие шарики бывшей страны. Вялые, как пожухлые листья салата.

Ольга помнила, как однажды пошла в ресторан с одним очень богатым человеком, практически олигархом. Официант вручил меню, внимательно заглядывая в глаза жертвам. Цены напоминали тест на психическую устойчивость. Олигарх заказал много всего, включая устрицы. Ольга не любила эти сгустки слизи и лишь смотрела, как олигарх ловко подрезал им ножки, которыми те держались за раковины, и шумно всасывал в свое ненасытное чрево. На тарелке остались мерцающие перламутром раковины, красивые, но полые, лишенные жизни. Олигарх задумчиво двигал их вилкой. Он напоминал ребенка, который размазывал ненавистную манную кашу ложкой по тарелке.

– Ненавижу, – вдруг сказал он.

– Что именно?

– Ненавижу смотреть на эти раковины.

– Вообще-то красивые, – заступилась за них Ольга.

– Они как я. Будто меня высосали, а оболочку оставили. Очень красивую оболочку, с наростами в виде вилл с вертолетными площадками.

– Кто высосал?

– Бизнес.

Больше они об этом не говорили, а потом и вовсе стало не возможно. Олигарх лишил себя жизни в лондонской гостинице. Возбужденные смертью журналисты стали гадать, не помогли ли ему в этом. Ольга презирала журналистскую братию. Не столько за наглость, сколько за глупость. Как можно забрать жизнь у полой раковины? Жизни он лишил себя сам, давно и добровольно, когда продал душу бизнесу. А уж кто раздавил раковину – сам или недруг – какая разница.

Ольга оплакала олигарха и испытала осознанную радость от того, что ее муж Михаил, целый и невредимый, доживет с ней до старости. Она держала его на безопасном расстоянии от бизнеса. Сохраняла для себя. Для личного употребления.

Но раз пошла такая пьянка, и на целого и невредимого Михаила покусилась тонкошеяя особа, то не будет им пощады. Ольга скормит Михаила бизнесу. Монстр высосет его до дна, оставив пассии пустую раковину. Правда, и Ольге придется как-то к этому приспособиться. Но лучше поступиться содержимым раковины, чем потерять все. Это называется пойти на оправданную жертву.

Получив сообщение от Петухова, что четверть собственности благополучно осела