Книга Ничего, кроме личного - Лана Барсукова

номера для оперативной связи. Вторая записная книжка представляла собой крохотный блокнотик, куда записывались особые номера. Их использовали крайне редко. Это был отряд людей особого, можно сказать чрезвычайного назначения. Связь с ними не афишировалась, но ценилась дороже золота. Тихон Ерофеевич предпочитал держать эти знакомства в стороне от общего внимания.

Таким человеком был Адольф Абрамович. Он решал жизненно важные вопросы. От его усилий зависела жизнь людей, по крайней мере ее качество. Нет, он не был хирургом. Он работал адвокатом, который прежде служил в Следственном комитете и сохранил дружеские отношения с бывшими коллегами. Свои связи Адольф Абрамович успешно капитализировал, за что получил прозвище «золотого адвоката».

Тихону Ерофеевичу не приходилось прежде обращаться к его услугам, но шепотом ему рассказывали, что «Адольф может все». Под этим «всем» понималось решение проблем с законом.

Имя «Адольф» редкое и рождающее однозначную ассоциацию. И Адольф полностью оправдывал свое необычное имя. Любой, глядя на него, понимал, что значит иметь нордический характер и быть беспощадным к врагам Рейха. Под Рейхом понималось то, на что указывал клиент. Адольф Абрамович жил так, будто кто-то свыше освободил его от химеры совести.

Тихону Ерофеевичу рекомендовали «золотого адвоката» как человека жесткого, нелюбезного, но крайне эффективного. Заранее предупредили, что все свое красноречие адвокат приберегает для судебных заседаний, а потому с заказчиком общается колото-рублеными фразами.

Но даже зная об этом, Тихон Ерофеевич немного опешил от разговора с адвокатом.

– Добрый день, Адольф Абрамович.

– Это кто?

– Нас познакомили на юбилее…

– Допустим.

– У меня возникли некоторые проблемы…

– Понял.

– Собственно, я бы хотел обсудить с вами…

– Не по телефону.

– Тогда предлагаю встретиться…

– Предлагаю я.

– Конечно-конечно, где и когда вам будет удобно…

– Вы уток любите?

Тихон Ерофеевич растерялся.

– В некотором смысле. Я знаю один ресторан, где утку по-пекински готовят ничуть не хуже, чем…

– Завтра в 10 утра на Коломенской набережной, – бесстрастно сказал адвокат. – При себе иметь хлеб.

– Хлеб? – окончательно обалдел Тихон Ерофеевич.

– Будем кормить уток. До завтра. – И Адольф Абрамович ушел в короткие гудки, оставив собеседника в тумане смутной тревоги.

Тихон Ерофеевич купил в «Азбуке вкуса» дорогой зерновой хлеб, чтобы не показаться крохобором. В назначенное время в щеголеватом костюме стиля casual он стоял на набережной в месте скопления уток. Те дефилировали по воде, держась в радиусе разброса хлеба, и выжидали.

Тихон Ерофеевич тоже выжидал. Он боялся потратить хлеб преждевременно, не целевым образом. Он искал глазами Адольфа Абрамовича.

Тот появился неожиданно, сзади. Почти вероломно. Имя обязывало. Хлеба при нем не было. Зато был прицельный взгляд близко посаженных глаз.

– Здравствуйте. Я вас внимательно слушаю.

– Как-то трудно сразу собраться с мыслями. История неприятная и многоходовая, пожалуй, я бы начал с того момента…

– Вы хлебом не поделитесь? – перебил адвокат.

Тихон Ерофеевич как-то чрезмерно суетливо протянул ему зерновой хлеб. Адвокат отломил почти половину.

Утки заметно возбудились. Они поглядывали на мужчин заинтересованно.

Тихон Ерофеевич начал интенсивно крошить хлеб. Утки всполошились и ринулись за кормом. Вся их простоватая сущность обнажилась во всей неприглядности.

Тихон Ерофеевич оглянулся. Адольф Абрамович не кормил уток, он с явным удовольствием ел зерновой хлеб.

– Я тоже люблю вот так, по-простому, отломить ломоть хлеба, посыпать его солью…

– Что за дело? – довольно грубо перебил его адвокат.

Тихон Ерофеевич понял, что лирике здесь не место. Он сосредоточился и попытался лаконично изложить суть вопроса.

– Будучи чиновником, я не мог иметь значительную собственность коммерческого назначения…

– Можно оформить на жену.

– Я не женат.

– Ясно. Дальше, – довольно бестактно поторопил адвокат.

– Пришлось договориться с одним бизнесменом, чтобы собственность, ну вы понимаете, чисто формально отошла ему. Я поставил его генеральным директором. Но все вопросы с приватизацией решал я, – горячо заверил Тихон Ерофеевич, – только благодаря мне объект был продан по чисто символической цене.

– Понял.

– И дальше я обеспечивал благоприятные условия для бизнеса. Без меня вряд ли были бы возможны…

– Это понятно, – пресек объяснения Адольф Абрамович.

– Более того, объект был куплен на мои деньги, которые я предоставил в качестве личного займа, считая, что это каким-то образом…

– Что за объект?

– Элеватор. На берегу Черного моря. Сами понимаете, это и экспорт морским путем, и госрезервы…

– Хорошее вложение, – согласился адвокат.

– Была договоренность, что как только я оставлю госслужбу и верну себе свободу приватной жизни, объект вернется ко мне.

– Блажен, кто верует, – неожиданно поэтично отреагировал адвокат.

Тихон Ерофеевич растерялся. И пока он собирался с мыслями, Адольф Абрамович подвел итог:

– Итак, ваши деньги плюс ваши возможности. А вас потом кинули. Так?

Эта версия показалась Тихону Ерофеевичу какой-то унизительной. Хотя и правдивой. Выходило, что его развели как лоха.

– Ну не совсем. По моему распоряжению, – со значением сказал он, – четверть собственности отошла моей сестре. Я ожидал получить оставшееся. Это три четверти.

– Я умею считать, – усмехнулся адвокат.

Тихон Ерофеевич сделал вид, что не заметил иронии собеседника, и продолжил:

– Но мне предложили лишь половину. Четверть директор самовольно отжал себе! Точнее, он переписал эту долю на фирму, зарегистрированную на имя его жены.

– Так он половину вам отдает? Добровольно? – Впервые Адольф Абрамович оживился, не скрывая удивления. – И вы недовольны?

– Дело принципа! Этот человек – никто! Я подобрал его на ярмарке неудачников! Мои деньги и мои связи обеспечили покупку этого объекта. Без меня он коллекционировал неудачи в бизнесе, а тут стал директором процветающего предприятия…

– Ясно. Чем он мотивирует?

– Ну… Говорит, что я ему обещал долю в бизнесе, – нарочито небрежно сказал Тихон Ерофеевич.

– А вы обещали?

– Нет, конечно. Разве что в шутку, не помню. Кажется, о чем-то таком мы болтали в ресторане. Но, согласитесь, только лузер может расценивать шутку, ресторанный треп как деловую договоренность.

Адольф Абрамович внимательно слушал, на этот раз не перебивая. Тихону Ерофеевичу от этого стало как-то неуютно.

– Даже если и сказал что-то подобное – это вообще ни о чем! По крайней мере, никакого договора о намерениях мы с ним не подписывали. Стопудово не подписывали.

Адвокат продолжал молчать. Тихон вынужден был заполнять паузу.

– Еще одно обстоятельство, которое я бы хотел внести в пакет моей просьбы. Оно касается доли сестры. Подумав, я принял окончательное решение не дробить собственность. Я решил сконцентрировать у себя все сто процентов.

Адольф Абрамович прищелкнул языком. Понять, осуждение или одобрение за этим скрывалось, было невозможно. Бесстрастным голосом он уточнил:

– Четверть вы отдали сестре добровольно?

– Да, это было мое распоряжение. Но обстоятельства с тех пор переменились. Это было опрометчивое решение, и я хочу исправить ошибку. Но главное, что мое распоряжение было дано в устной форме, никаких формальных следов нет. Так что этот шаг тоже можно присовокупить к мошенничеству этого самого директора-иуды.

– Так уж и Иуды? – впервые улыбнулся Адольф Абрамович.

Тихону Ерофеевичу не понравилась шутка. Он обидчиво отвернулся к уткам.

Повисла пауза. Тихон нервно крошил хлеб, а адвокат сосредоточенно доедал свою краюшку. Наконец, доев, он, не торопясь, отряхнул крошки и подвел итог:

– Мой вам совет. Бесплатный. Берите половину. И молитесь на этого директора, что не кинул вас в ноль.

Тихон Ерофеевич