Книга Разыскивается невиновный - Эдуард Михайлович Кондратов

В поиск он намеревался было отправиться на мотоцикле вместе с лейтенантом Кульджановым, но Антон попросил оставить ему в помощь Кадыра: судя по всему, второй тур допросов будет нервозным. Возражать инспектор не стал. Передав Антону конверты со свежими «вешдоками» — куском обгорелой тряпки, оплавленной пуговицей и всем, что касалось загадочной колеи мотоцикла Шамары и идентификации обуви по следам на Йылан-кыре, Чарыев завел мотоцикл участкового и лихо укатил за барханы. Следователь Жудягин углубился в свои бумаги, но потом вдруг сунул их в папку и, выйдя из радиостанции, направился ко второму крылечку домика — туда, где раньше обитал покойный Вадим Петрович Михальников.

Владимир Шамара лежал на койке Михальникова лицом к стене. Услышав, что следователь вошел в комнату, он медленно повернулся на спину, потом — на другой бок. Сел, свесив босые ноги. Лицо было помято, золотистые волосы взлохматились.

— Доброе утро.

— Здравствуйте, гражданин начальник!

Шамара ответил негромко, но каждый звук подчеркнуто чеканил. «Ага, мы решили взять такую тональность — оскорбленного подозрениями человека, — подумал Антон, усаживаясь за стол и раскрывая папку. — Значит, с тобой надо вести себя... М‑м... Как? Посмотрим»...

— Продолжим, пожалуйста, нашу беседу, — сказал он доброжелательно. — Сядьте, Шамара, на табурет и постарайтесь быть поточнее в ответах. Не так, как вчера вечером. Об ответственности за дачу ложных... Ну, об этом я вам, впрочем, уже говорил.

— А что — вечером? — садясь на табурет, спросил Шамара и сощурился.

— Вчера, Шамара, вы были не во всем искренни. Кое о чем позабыли. Если угодно, я помогу припомнить некоторые детали.

Владимир молчал, Жудягин решил брать быка за рога. Экивоки были сейчас ни к чему.

— Что случилось с вашим мотоциклом?

Антон занес над бумагой ручку, намереваясь записывать.

— Свечной провод был оторван, — вздохнул Володя. — С корнем. Как вышло, не пойму. Еще на вокзале я заметил. По дороге опять заглох.

— А зачем рубашку сожгли?

— Рубашку?!

— Не делайте большие глаза. Да, рубашку.

— Вся в масле была... Не жалко. Факелок из нее сварганил, ночь все-таки, не видно. Пока то да се...

Говорил он, пожалуй, излишне торопливо. Трудно было поверить, что небрежность его рассказа искренняя.

— Так и пишем: использовал для освещения.

Он вписал в протокол несколько строк, по-стариковски взглянул на радиста поверх очков. Тот смотрел мимо, покусывая нижнюю губу, ждал вопросов.

— Ну а зачем было вам возвращаться в пески? — спросил Антон самым будничным тоном.

— Какие еще пески?! То есть... — Володя запнулся. — Что значит — возвращаться?.. Когда? Не понимаю я вас, гражданин следователь.

— Вот доказательства, — Жудягин подвинул к себе один из конвертов. — Вы возвращались в пески по своей колее. А утром по ней же — опять сюда. Это доказано. Советую не врать.

Радист смотрел на конверт и молчал, сдвинув брови.

— Вы появились здесь в первый раз вскоре после полуночи.

— Нет.

— Были, — мягко констатировал Жудягин. — Вы искали жену. Выкрикивали угрозы в адрес Михальникова, а потом побежали на кыр. Все так? Или добавите?

— Не было такого.

— Глупо. Впрочем, можете отрицать. Мне не так важно, подтвердите вы или нет сказанное мной. Меня куда больше интересует, что происходило позже, на Змеином кыре.

— Шьете мне убийство? Черта! Не был я на кыре. — Злость, а не растерянность звучала в словах Володи.

— Поймите, Шамара: запирательство вам во вред. Отрицаете доказанное — значит, виноваты, это же азбучное... Вам бы поумнее надо. Я согласен зафиксировать чистосердечное признание, хотя и тащу из вас по словечку клещами. Помогите самому себе. Остались ваши следы, хоть вы их и заметали... И всякое прочее. Но у вас же наверняка есть и смягчающие обстоятельства. Он преследовал вашу жену, шантажировал, оскорблял вас, наверное... Так?

Антон снял очки, протер, затем провел платком по глазам, носу, лбу. Не было еще и признаков жары, а он начал потеть. Беда.

— Был я на кыре, — услышал он сдавленный голос радиста. — Я прибежал туда... Айну искал... Не нашел... Его там не было...

— Начальника метеостанции? — уточнил Жудягин.

— Да. Никого там не было... Я посветил фонариком, вижу — кровь. И понял, что тут неладное что-то... И решил в пески отъехать, чтоб вроде и не было меня здесь.

— У вас фонарик?

— Есть. Вот он...

Он вынул из кармана и положил на стол небольшой плоский фонарик на витом шнуре. Вероятно, Володя надевал его на шею, чтобы не занимать руки.

— Зачем же понадобилось жечь рубашку?

— Батарейку пожалел, — быстро ответил Володя. — Дефицит.

Он чуть приободрился, видя, с каким сочувствием следователь слушает его.

— А следы? Это вы их заметали?

— Я, рубашкой. Глупость, конечно... Но я, товарищ... гражданин следователь, был возбужден. И, честно говоря, испугался досмерти... Кровь — значит, драка, а то и хуже... Сразу подумал: кончил кто-то Старого. То есть Михальникова, мы его так промеж себя звали. На меня могут подумать. Ну, думаю, надо рвать отсюда...

— Вы же говорили раньше — самоубийство.

— Говорил. Он ведь, гражданин следователь...

— Вы же свидетель, Шамара. Можете пока обращаться без «гражданина...». Как все.

Вырвалось у него это «пока», надо же!

— Ага... Так вот, наш начальник — он ведь предатель, он партизан продал во время войны. Оттого и прятался в Каракумах. И места себе нигде не находил. Даже здесь... А когда Борис его нашел, он с лица почернел от страха... Вот я и думал: кончит он с собой. К тому шло...

— Погодите-ка... — Антон насторожился. — Насчет предательства... Вы о нем знаете со слов Бориса Князева, вашего гостя?

— Ну да.

— Кстати, уточните все-таки, зачем он приезжал? И откуда?

— Откуда — не знаю и зачем — толком не понял. Вроде его отец Старого разыскал... А уехал он от нас неожиданно: прихватил его аппендицит. Просил санитарный самолет вызвать, да Ста... то есть Михальников, не разрешил. Наверно, хотел, чтоб помер. Зачем ему такие, которые про него все знают?