Книга Разыскивается невиновный - Эдуард Михайлович Кондратов

Э. Кондратов

РАЗЫСКИВАЕТСЯ НЕВИНОВНЫЙ

Повесть

Эта повесть для нас с Жудягиным — крохотный шанс быть услышанными. В ней нет и крупицы преувеличения, тем более выдумки, события до малейшей детали описаны так, как они происходили в действительности, а герои ее адекватны живым и уже не живым людям. Жаль, что почему-то не принято печатать на книжных страницах фотокопии документов уголовного дела. Да и как того требовать? Ведь моя повесть, сугубо документальная по сути, формально должна считаться изделием беллетристики, то есть плодом досужего воображения. Лишь тот кому она адресована, не сочтет ее литературным фактом.

Да, у этой повести точный адрес. Она написана для того, чтобы ее прочитал один человек — тот, кого давно ищет и не может найти следователь Жудягин. Впрочем, теперь уже ищем мы оба. Жудягин заразил меня этим поиском, его болезнь стала моей, и вряд ли успокоюсь, пока не скажу себе: хватит, сделать больше того, что уже сделано для незнакомого тебе человека, невозможно, угомонись! Но скажу ли?

Однако вступление затянулось. Пора начать и саму повесть. Но вот с чего? Конечно же, с нашей встречи на железнодорожном вокзале.

...Ташкентский поезд, которым должен был приехать Жудягин, прибыл в тот промозглый октябрьский день со опозданием на пятьдесят минут. Я же появился на вокзале с запасом в четверть часа. Так что час с лишком пришлось шагать вдоль платформы.

Наконец показались размытые пятна огней приближающегося состава. Устало протянув мимо вокзала половину тяжелого тела, он враз остановился, и мне почудилось, что я услышал облегченный вздох.

— Стоянка сокращена! — дикторским голосом отчеканила кругленькая проводница, и в это мгновение я увидел худую шею Жудягина. Руку его оттягивал безобразно раздутый портфель, в другой он держал очки. Подслеповато вглядываясь в людей, Антон стоял возле десятого вагона — почти такой же, как и раньше, Жудягин наших студенческих лет, носатый и добрый, всегда словно извиняющийся и стесняющийся своей неловкости, небойкости, несветскости. И сейчас его некрасивое вытянутое лицо выражало печальную покорность взять на себя вину за опоздание поезда, за дождь и холодный ветер, за беспокойство, причиненное мне.

Он надел очки, но, конечно же, толку от них было мало — стекла заливало. Я видел, как он волнуется, не находя меня.

Три недели назад он прислал мне письмо. Никогда раньше мы не писали друг другу. В студенчестве мы не были близки. Я водился со спортсменами, преферансистами, компанейскими ребятами, а он... Были у него друзья? Антон был добр, и мы все относились к нему в общем хорошо, хотя и не принимали всерьез. Закончив юрфак, он уехал по распределению куда-то и вот теперь работает в Средней Азии.

Жудягин писал: «...Понимаю, как это неэтично через долгие годы молчания вдруг навязать бывшему приятелю свои заботы, и тем не менее я решился обратиться к тебе. Во-первых, потому что из людей, которых я знаю лично, только ты в силах помочь, а во-вторых, тебя самого должна заинтересовать эта история. Она затрагивает судьбы нескольких человек. И хотя дело уже завершено, тем не менее я продолжаю заниматься им. Я хочу приехать дня на три со всеми бумагами и пленками и показать их тебе, и ты непременно загоришься. Наверняка у тебя прорва своих дел, и тем не менее я все равно приеду — иного выхода не дано. Сообщи мне, будешь ли в октябре на месте? Гостиница не нужна, встречать не стоит, но ты уж выкрои немножко времени на мои дела...»

Такое вот письмо. Невнятное, раздражающее повторами и бесчисленными «тем не менее», но, признаюсь, интригующее. Антон Жудягин продолжает частное расследование на манер западных детективов? Забавно. И чем могу ему помочь я, экс-юрист, давно перезабывший все, что знал, — и знал, кстати, неважно. Может, он рассчитывает на мои знакомства в юридических сферах? Напрасно, их вовсе нет, этих знакомств. И так не вяжется с образом того, университетского Антона эта его действительно бестактная настойчивость. Может, он превратился в сутягу? Может, уволен за несоответствие? Завалил дело и теперь пытается реабилитироваться? Всякое бывает. Но и оставить письмо без внимания я не мог.

И вот он здесь, Антон Жудягин, неуклюже и немодно одетый полуприятель студенческих лет. Что ж, здравствуй, здравствуй, Антон Жудягин!

Он напряженно смотрел на меня сквозь мокрые стекла, видимо, боясь ошибиться и не решаясь узнать.

— Ты, Сережа, да? — неуверенно пробормотал он. Потом, наконец, понял, что никем другим, кроме меня, встречающий его человек и не может быть, радостно воскликнул:

— Сережа! Спасибо тебе, Сережа!..

Он неловко схватил левой рукой мою протянутую ладонь, потом засуетился, отпустил ее, освободил от портфеля правую руку и судорожно поймал мои пальцы.

— За что спасибо-то? За что? — крикнул я и тряхнул его за острые плечи, сам себе удивляясь: я был рад видеть его.

— Как за что? Вообще... Встретил вот... — забормотал он.

Я подхватил его под локоть:

— Идем, идем. Машина ждет.

— Зачем? — Он даже приостановился. — На троллейбусе вполне...

— Моя машина, милок! Идем! Ну, Жудягин, ты все такой же...

Я уже решил, что он будет жить у меня. В конце концов, черт побери, мы не виделись больше двадцати лет, какие могут быть гостиницы.

Мы быстро прошли по мокрому перрону — Антон поскользнулся и чуть было не упал, но я держал его крепко — и спустились в туннель.

— Подожди минутку, — сказал Антон.

Он старательно протер толстые стекла и, надев очки, кинул на меня быстрый, внимательный взгляд — взгляд профессионального следователя, мгновенно вбирающий и оценивающий информацию. Нет, это был тот и не тот Жудягин.

— Едем ко мне, — сказал я, подводя его к машине, и, чтобы не тратить время на уговоры, добавил: — А после видно будет.

И распахнул дверцу.

...Через час, разморенный душем и двумя рюмками коньяку, облаченный в широкий и короткий для него финский спортивный костюм, ублаженный вниманием моей жены, Антон Жудягин уже не выглядел Антоном-Горемыкой. Его длинное лицо раскраснелось, нос сиял, густой голос уже не извинялся, а уверенно