Книга Аламут - Владимир Бартол

ты будешь гордо торчать у меня из-за спины".

"Прекрати", - вмешался ибн Тахир. "Ты еще даже не знаешь, где находится лев, с которого ты собираешься снять шкуру".

"Если бы я был мухой, я бы слышал, о чем сейчас говорят командиры", - сказал Обейда.

"Тебе было бы еще приятнее быть мухой, когда появится враг", - усмехнулся Сулейман.

"Если бы герои побеждали в битвах с ядовитыми языками, ты был бы первым среди них", - ответила Обейда. "Весь Иран трепетал бы при виде тебя".

"Хм, некая Обейда тоже затрепетала бы при виде моего кулака", - ответил Сулейман.

Мимо поспешил сержант Абуна. Он шепнул ожидающим юношам: "Похоже, дела пойдут в гору, парни. Войска султана приближаются к нам".

Они замолчали. Сначала они почувствовали тревогу, но постепенно это чувство уступило место энтузиазму и дикому возбуждению.

"Наконец-то!" сказал Сулейман, и эти слова прозвучали из глубины его сердца.

Они обменялись взглядами. Их глаза и щеки светились. Время от времени то один, то другой из них улыбался. Их воображение начало работать. Они видели перед собой героические подвиги, видели себя, выполняющими трудные задачи, зарабатывающими славу и бессмертие.

"Проклятье! Когда же закончится это ожидание?" Сулейман вышел из себя. Он не мог больше находиться в состоянии покоя. "Почему бы им не приказать нам выступить и атаковать неверных?"

Абуна и еще двое мужчин вели через двор трех лошадей - двух черных и арабскую Абу Али.

Кто-то прошептал.

"Сайидуна собирается выступить".

Слово пронеслось по рядам.

"Что? Кто будет говорить?"

"Сайидуна".

"Кто сказал? Аравиец принадлежит Абу Али, а один из черных коней - капитану".

"Так кто же третий?"

Стражники у входа в здание верховного командования стояли, напряженно прислушиваясь, и держали оружие наготове. Из здания вышли великий дай и другие командиры. Абу Али, капитан и даи Ибрагим сели на лошадей, которых вывел сержант. Остальные командиры направились к своим отрядам, встали перед ними и приказали повернуться лицом к зданию верховного главнокомандующего.

Абу Али и двое его сопровождающих рысью вышли на край верхней террасы. Он поднял руку, призывая к тишине. На обеих нижних террасах воцарилась смертельная тишина. Гранд-даи слегка приподнялся в стременах и властным голосом воскликнул.

"Верующие исмаилиты! Во имя нашего Учителя и верховного главнокомандующего. Наступило время испытаний и решительности. С оружием в руках вы должны доказать свою преданность и любовь к святым мученикам и нашему лидеру". По приказу султана его приспешник, сын собаки Арслан Таш, отправился с большим войском, чтобы истребить всех нас, истинно верующих. Через несколько дней трубы его конницы зазвучат за пределами Аламута, и черный флаг пса Абаса будет развеваться перед нашей крепостью. Поэтому я приказываю во имя нашего господина, чтобы с этого момента, ночью и днем, никто не расставался со своим оружием. Тот, кто нарушит этот приказ, будет предан смерти как мятежник. Когда прозвучит труба, вы все должны быть на своих местах сбора в отведенное время. Ваши офицеры дадут вам подробные инструкции..."

Он развернул свою лошадь, посмотрел в сторону новичков и окликнул их.

"Готовые принести себя в жертву, слушайте приказ нашего Учителя! Завтра вы будете призваны к испытанию. Тот, кто пройдет его, вечером будет посвящен в сан. Я обращаюсь к вам: сосредоточьте свой разум и дух, потому что для каждого из вас посвящение в федаины станет самым выдающимся моментом в вашей жизни..."

Он снова повернулся лицом ко всем войскам. Его голос прогремел на весь Аламут.

"Воины за дело исмаилитов!" - кричал он. "Помните слова Пророка: сражайтесь, как львы. Потому что страх никого не спасает от смерти! Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед - его Пророк! Приди, аль-Махди!"

Послушники засуетились, как будто в их ряды ударила молния. Наступил великий день испытаний, и никто из них еще не был к нему готов. С бледными лицами они смотрели друг на друга, возвращаясь в свои комнаты.

"Теперь мы должны заплатить дьяволу", - воскликнул Сулейман. "Мы ничего не умеем делать, и будет лучше, если мы просто запишемся в пехоту".

"Хорошо, давайте все запишемся добровольцами, и тогда они смогут делать с нами все, что захотят", - поддержал его Обейда.

Юсуф был самым слабонервным из всех. Он все время вытирал пот со лба и тихо надеялся, что наконец-то забрезжит луч надежды.

"Неужели все будет так плохо?" - робко спросил он.

"Ты точно умрешь, ты такая хорошая мишень", - злобно усмехнулся Сулейман.

Юсуф жалобно вздохнул и уткнулся лицом в руки.

"Но что же нам делать?" спросил Наим.

"Почему бы тебе не прыгнуть в Шах-Руд? Это было бы для тебя лучше всего", - сказал ему Сулейман.

Затем заговорил ибн Тахир.

"Послушайте, ребята. Неужели вы думаете, что наш Мастер выбрал нас в послушники, чтобы теперь унизить нас, отправив в пехоту? У нас есть некоторые навыки! Я предлагаю взять наши записи, собраться вместе и просмотреть все, что мы изучили до сих пор".

"Вы нас учите! Ты ведешь для нас обзор!" - кричали послушники один за другим. Ибн Тахир предложил им выйти на крышу здания. Они уселись на крыше, каждый со своими планшетами и записями в руках, и ибн Тахир задавал им вопросы, объясняя все, что они не понимали. Постепенно они успокоились, хотя время от времени то один, то другой из них вздрагивал при воспоминании о предстоящем дне. Где-то в глубине души они все еще испытывали трепет перед предстоящим испытанием. Все они забыли о приближающемся враге.

На нижней террасе, рядом с левой сторожевой башней, скрытое голубятней, тополями и густо посаженными кипарисами, стояло здание гарема. Абдул Малик пронесся среди женщин и детей, как ястреб, призывая их готовиться к немедленному отъезду. Крики, вопли, причитания и бездумная суета последовали за его приказом. Охранники-евнухи равнодушно наблюдали за всем этим, пока дай не заставил их начать помогать женщинам с переездом.

Тем временем дюжина погонщиков подвела к зданию верблюдов и ослов. Мужья приходили проститься с женами и детьми.

У Абу Сораки в замке было две жены. Первая была одного с ним возраста, пожилая и беззубая женщина. Она родила ему двух дочерей, которые были замужем и жили в Нишапуре. Дай был привязан к ней с юности и нуждался в ней, как ребенок нуждается в матери.

Вторая была моложе и родила ему дочь и сына, которых он держал в своем гареме вместе с двумя детьми Хасана. Он нежно любил эту жену и теперь, когда она уезжала, вдруг понял, как сильно будет скучать