Книга Ветер с севера - Симона Вилар

– Ты увезешь меня с собою?

И, не дожидаясь ответа, заговорила:

– Ты столько знаешь, столько видел. Я же мечтала только об одном – поскорее покинуть Гиларий-в-лесу. О, Бог свидетель, как я всегда хотела путешествовать, видеть мир! Я никогда не выбиралась из этого леса, но так хотела видеть другие аббатства, богатые поместья, большие города и, может быть, побывать при дворе короля Карла…

Ги лишь улыбнулся. Он уже не мыслил без Эммы своего существования. Как миновавший день, исчезли его сомнения, его отвращение к мирской жизни. Он кивнул, но потом нахмурился:

– Но ведь мир так жесток! Ты жила, как в раю, Птичка, среди этих лесов. Тебя и в самом деле, видно, охраняли здешние духи, даже если ты и не знала об этом.

Она пожала плечами и добавила:

– В любом случае – мы обручены и должны пожениться.

В то же мгновение, словно по волшебству, на соседнем дереве, совсем близко, залился трелью соловей. Вдали отозвался еще один. Кроме этих звуков, мир казался погруженным в колдовскую тишину. Да и был ли еще в этом мире кто-либо помимо них двоих?

Эмма ласково улыбнулась юноше. Ги невольно приблизился, ощутив локтем тепло ее бедра. Знакомое томление вновь охватило его.

– Я не хочу, чтобы ты танцевала с эльфами, – почему-то шепотом проговорил Ги. – Я не хочу состариться и умереть без тебя.

Он сел рядом с нею на камень, обняв ее за плечи. Ее глаза блестели совсем близко и медленно закрылись, когда он поцеловал ее, – нежно, как прежде, у ручья. Но теперь губы раскрылись ему навстречу, словно цветок, и Ги почувствовал, что больше не владеет собой. Он ощутил ее внутренний жар, так схожий с его собственным, и сильнее приник к ней. Голова девушки бессильно запрокинулась, будто ее оттягивала назад масса волос, и увлекаемые этим рыжим потоком, они медленно, не разжимая уст, опустились на древний алтарь.

Ги не знал, кого он держит в объятиях, – живую ли женщину или волшебную фею. Все это было так ново и так необычайно прекрасно для него. Совсем рядом – он чувствовал – в унисон его сердцу бьется сердце Эммы. Словно не веря себе, он приподнялся на локте и взглянул на нее. Ресницы девушки медленно приподнялись, сверкнули лунным блеском глаза. Влажные губы улыбались.

– Я люблю тебя, – прошептал Ги. – Я всегда буду тебя любить.

Она все так же улыбалась – ласковой, чуть дразнящей улыбкой. «Она и в самом деле фея», – подумал он, но тепло ее тела, запах ее волос и аромат смятых ландышей свидетельствовали, что вся она из плоти и крови, и Ги, словно желая удостовериться в этом, нежно коснулся ее груди, такой круглой, теплой, мягкой и упругой одновременно, и сжал ее.

– Не надо, – тихо попросила Эмма.

Но рука уже сама двигалась дальше – коснулась живота, скользнула по гибко поднимающемуся бедру.

– Нет!

Она резко оттолкнула его руку и села. Ги, все еще тяжело дыша, остался лежать на камне, опираясь на локоть. Им вдруг овладела досада. Эта девушка раз за разом дразнит, а потом отталкивает его. Почему она говорит, что ей хорошо в его объятиях, но затем наотрез отказывает ему?

Эмма сидела, не поворачивая головы. По тому, как вздохнул Ги, легко было понять его чувства. Девушка сказала:

– Ты не должен так вести себя со мной, пока нас не обвенчали в церкви. Это грех, Ги!

До него медленно стал доходить смысл сказанного. И хотя обида все еще жила в нем, он обрел власть над собой.

– Ты права. Но, по-моему, ты все-таки боишься меня.

– Я? – В ее голосе мелькнули насмешливые нотки. – Да я и Вульфрада не испугалась бы. Кроме того…

Она осеклась, поняв, что говорит лишнее. Поспешила повернуться, взяла юношу за руки.

– Не сердись, о жених мой!

– Значит, у тебя все-таки что-то было с ним? – сухо спросил Ги.

Было ли? Эмма знала, что Вульфрад рядом с нею начинает дрожать, как крупное животное, и это смешило ее. Но однажды, когда она дразнила его, он вдруг схватил ее и, прижав к дереву, стал целовать, как безумный. Она едва не задохнулась в его могучих объятиях и, пока не попала ему коленом в пах, не могла вырваться. Потом почти полгода они не разговаривали, хотя кузнец и ходил кругами возле нее и гнал прочь от нее всех мужчин – от поселян до молодых монахов. Они и помирились-то только совсем недавно. Однако Ги вовсе незачем это знать.

– Ничего подобного, – сказала она и, выпятив губку, добавила: – Он, словно Даркон, груб и неприятен. А Хлоя…

Тут она улыбнулась.

– Хлое всегда нравился Дафнис.

На этот раз Ги не стал возражать против сравнения с языческими героями.

– Тебя бы я никогда не смог оскорбить, моя Птичка. И ты никогда не прольешь слез по моей вине. В этом клянусь тебе.

Увидев, что девушка поежилась от ночной сырости, он снял с себя хламиду и укутал ее. Так уж получилось, что они остались лежать на старом дольмене, болтая, смеясь, вспоминая свое, детское еще, обручение. Потом по замедлившемуся, чуть охрипшему голосу Эммы Ги понял, что ее клонит в сон. Она ведь почти не спала и предшествующей ночью. Отец тоже поднял его чуть свет. Но, когда Эмма прижалась лбом к его плечу и уснула, он еще долго лежал, глядя, как луна опускается за верхушки деревьев. Это место, этот языческий алтарь, где когда-то приносили жертвы и который стал их первым брачным ложем, больше не пугало его. Наоборот – старые дубы священной рощи и прячущиеся в их тени деревянные идолы казались ему друзьями, что охраняют их. Он не заметил, когда сон овладел его существом.

Возможно, Ги был и не совсем не прав, полагая, что они находятся под охраной древнего святилища. Эврар Меченый так и не смог переступить границу кольца, обозначенного строем деревянных истуканов. Он умел двигаться по лесу бесшумно, как рысь, и долго шел за молодыми людьми на звуки их голосов. Когда же древний идол предстал перед ним, Эврар замер, будто громом пораженный, и холодный пот прошиб его. Ги напугала только неожиданность встречи с образом древнего галльского бога, в темной же душе мелита все еще гнездилось немало старых верований, царила религиозная неразбериха, в которой он и сам путался. Древний идол, возникший перед ним, показался ему едва ли не самим Эсусом или грозным владыкой неба Таранисом. Ноги его подломились, и Эврар медленно осел на колени. Из глубины памяти всплыло видение детства: каменный идол, сидящий со скрещенными ногами, безобразный и огромный, а перед ним дымящийся алтарь и женщина-жрица с седыми косами, вспарывающая серповидным ножом грудь жертвы, чтобы протянуть изображению бога трепещущее, облитое дымящейся кровью сердце. Это впечатление оставило неизгладимый след в его душе, след, который не смогли смыть ни кровь множества убитых им людей, ни поверженные монахами древние изваяния. Поэтому сейчас, ночью, в лесу, перед пустыми глазницами деревянного истукана, он ощутил леденящий страх и медленно сделал старинный жест, оберегающий от сил зла, а затем, словно опомнившись, попытался прочесть молитву, но, как на грех, слова не шли ему на ум, он сбивался, а темный идол стоял перед ним весь в бликах лунного света и, казалось, злорадно ухмылялся.