Книга Шипы и розы - Лана Каминская

Как бы абсурдно это всё не звучало, а Тим был прав. Даже если приставить к стене лестницу и забыть о том, что по-хорошему дамам не пристало забираться в здания через окна, задуманное на горячую головой всё равно выглядело неосуществимо.

– Идёмте.

Тим взял Малесту за руку и повёл за собой.

– Куда... – только и хватило сообразительности что сказать, но Тим опередил.

– В каморке Бетси вы сможете согреться и даже прилечь. Кровать там имеется, я видел. А я изучу те самые флаконы, которые не дают мне покоя. Как проснутся слуги и загремят входными дверями, мы незаметно проникнем обратно в дом. И не спорьте. Из нас двоих сейчас принимать решения буду я.

– Ваше нахальство по отношению ко мне не перестаёт меня удивлять.

– Пусть удивляет. Вы можете называть это нахальством, можете – наглостью... Как угодно.

– Сейчас это скорее похоже на заботу.

– Тогда наслаждайтесь. Другой такой случай вряд ли ещё представится. А причину я объяснил. Видеть вас с красными глазами – то ещё зрелище. Брр. Отлично. Пришли.

Крохотная пристройка смотрелась воистину величаво в ещё блёклых лучах рассветного солнца. Местами свет падал так, что можно было разглядеть под крышей замысловато сплетенную паутину, кишащую мелкими мошками и комарами. Ямки, на одной из которых Малеста вчерашним днём неудачно подвернула ногу, теперь были тщательно засыпаны землей, и шагать можно было смело, не боясь оступиться и снова повредить лодыжку.

Тим с трудом дотянулся до высокого окна (крохотный домик, видимо, тоже строили в оборонительных целях), надавил на деревянную раму, и оконная створка неторопливо отворилась, запуская внутрь каморки свежий ветерок и выпуская на улицу удушливую затхлость.

– Готово.

– Стойте. – Малеста напряглась. – Вы же не думаете, что я полезу внутрь через окно?

Тим обернулся.

– Вас что-то смущает?

– Я войду внутрь только через дверь.

– Я не волшебник, ключа у меня нет.

– Но неужели нет никакого другого способа, как попасть внутрь?

– Только окно. И мне странно видеть, как вы сейчас брыкаетесь и пятитесь назад. Вы же совсем недавно уверяли меня, что с такой задачей легко справитесь. Бросали мне вызов и говорили, что ни в чём мне не уступите.

– Речь шла о нормальных, высоких и широких окнах, а не о какой-то там дыре.

– Да в эту дыру легко пролезут двое.

– Я в этой комедии отказываюсь участвовать.

– Ну, как хотите. Лично я под кустом сидеть не собираюсь, тем более что мой нос уже начинает шалить на сырость и садовую плесень. Один чёрт знает, в котором часу в этих краях просыпается жизнь. Хорошо, если ждать полчаса. А если три? Впрочем, зачем я вас уговариваю? Всего хорошего, матушка. И советую не садиться на траву. Она вся в росе – простудитесь.

– Тимоти, стойте, – выкрикнула Малеста, когда Тим уже собирался подпрыгнуть, ухватиться за подоконник и подтянуться на руках. – Я согласна.

Тим посмотрел по сторонам. 

– Хорошо бы найти лестницу.

– Не вижу ни одной, – ответила Малеста и в который раз за утро поёжилась. Но не от сырости, а от осознания того, насколько же важную роль в жизни мужчины и женщины могут играть несколько деревянных палок, сколоченных между собой.

– Тогда выход только один. – И Тимоти, мысленно попрощавшись с дорогими, штучного пошива, брюками, заказанными и выкупленными на неделе моды в Лондоне, но совсем не оценёнными деревенщиной Девона и близлежащих окрестностей, опустился на землю на четвереньки и пробурчал мачехе: – Чего застыли-то? Или думаете, я так до обеда буду стоять?

– Мне что же... встать вам на спину?

– Нет. Это я от нечего делать сейчас порчу одежду и пачкаю руки в грязи.

– Но, Тимоти, я не думала, что всё будет так сложно...

– Сложно будет, если к вечеру вы сляжете с лихорадкой. Давайте уже. Будьте смелее. Я не фарфор. Не тресну.

– Я попробую.

– Сколько же в вашем голосе робости... Эй! Туфли снимите. Не то к вашей лихорадке прибавится ещё и мой труп.

– А вот это заманчивая идея. Жаль, я вчера предпочла обувь удобную и на широком каблуке.

– Я знал, что судьба ко мне благосклонна.

– Так цените её расположение.

Показавшиеся из-под воздушной юбки ножки лишились туфель быстро и всего двумя решительными движениями. Приподняв подол лёгкого платья, Малеста осторожно поставила одну ногу на спину Тима. Держась рукой за стену дома и при этом всё же слегка покачиваясь от неуверенности в себе, но больше – из-за опоры под собой, оторвала от земли вторую ногу и... Как же к месту пришлась стена! Потому что именно в этот момент Тим охнул так громко, что Малеста чуть не соскользнула на влажную траву.

– Что ж вы такая... такая... тяжелая? – кряхтел Тим.

– Вы лондонским девицам такие же комплименты отвешиваете?

Ответ был более чем невпопад.

– Чёрт, ну вы же играли в театре...

– Не вижу связи.

– Как? Все актрисы такие тоненькие и как пушинки... Я проверял.

– Вы, вероятно, не отличаете театра от балета, а театральных актрис – от цирковых гимнасток.

– Обижаете. Я – заядлый театрал. Я даже состою в университетской труппе и получаю главные роли почти во всех спектаклях. Новый сезон мы открываем «Гамлетом».

– В таком случае почитайте-ка мне монолог принца из третьего акта.

Тим стиснул зубы.

– Вы уверены, что сейчас подходящий для этого момент?

– Почему нет? Настоящего актёра ничто не способно сбить с текста.

– И всё же я прошу отложить премьеру... Хотя бы до того момента, как вы уберёте свои ножки с моей спины. А то, знаете ли, мой позвоночник не железный. Чёрт! Да что вы творите? – Тим приподнялся на коленях, отряхнул руки и вопросительно посмотрел на мачеху. – Зачем спрыгнули? Всё же так отлично получалось.

– Ничего не получалось, – отмахнулась Малеста и сунула ноги обратно в туфли. – Даже с вашей помощью мне не пролезть в окно. Глупая затея.

Тим не сдавался.

– Тогда попробуем по-другому. Я полезу внутрь, а вы ждите здесь. Уверен, в каморке найдётся хоть что-то, чем я смогу подковырнуть замок.

– Этот вариант мне нравится больше.

Тим выпрямился.

– Тогда помогите.

Малеста испуганно отшатнулась.

– Помочь? Вы, что же, хотите, чтобы я... вот прямо так, как вы?..

Тим перехватил взгляд мачехи, который пал на то самое место, где в земле ещё были свежи отпечатки его ладоней и следы его коленей, и расхохотался.