Книга Перстень Иуды - Сергей Куликов

– Ты мне лучше скажи, Павел Львович, – донесся до него голос капитана, – раньше из пистолета стрелял?

– Нет, – услышал Бояров свой голос.

– А из ружья?..

Павел отрицательно замотал головой.

– Баба – на воз, а мужик рожей в навоз! – усмехнулся Дымов. – А как же стреляться будешь?

– Послушайте, капитан, не стоит нагнетать обстановку, – вмешался Хомутов. – Как говорится, ставки сделаны – лошади бегут. Нынче вам, как военному, придется объяснить нашему другу, в чем принцип… принцип стрельбы.

– Да ты что, Хомутов, издеваешься, что ли?! Как же я объясню: смотри сюда, нажимай вот здесь?!. Это же чепуха какая-то. Он так и в лошадь с трех шагов не попадет. Сейчас бы надо поехать за город да пострелять хоть из обыкновенного пистолета, за неимением дуэльного…

– Я никуда не поеду, – вяло заявил Бояров. – Надо будет – курок нажать смогу.

– Так на что же тогда надеяться? – не унимался Дымов.

– На судьбу, – тихо ответил Павел. – На что мне еще надеяться?

«Это ведь вы меня втравили!» – хотел сказать он, но сдержался – вышло бы глупо.

– М-да-а, – протянул капитан.

В комнате повисла гнетущая тишина. Ее прервал Хомутов.

– Послушай, Павел! В конце концов, исход дуэли – это всегда случайность. Тем она и хороша. И ты, наверное, прав, когда полагаешься на судьбу…

– Черт меня дернул согласиться секундировать! Деньги ваши я все равно завтра вечером проиграю. А так… Только неприятности! – капитан махнул рукой.

Бояров как был в костюме, так и плюхнулся на кровать. Ему ничего не хотелось: ни слушать своих товарищей, ни стреляться на дуэли, ни жить… Сейчас бы оказаться в тихой Рязани у родной матушки…

Он лежал, прикрыв глаза, и до него доносился спор секундантов. Наконец, кто-то стал тормошить его за плечо. Он открыл глаза. У кровати стояли Хомутов и Дымов.

– Слушай внимательно, – сказал первый. – Ни о чем сейчас не думай. Постарайся как следует выспаться. А завтра в семь ты должен быть побрит, умыт и одет. В семь мы будет у тебя. По дороге кое-что расскажем. Понял ли?

– Да!

– Василий Васильевич знает о дуэли?

– Да!

– Что он сказал?

– Что-то пробурчал. Я не расслышал.

– Ладно, утро вечера мудренее. Мы уходим.

Оставшись один, Павел ощутил какую-то слабость и равнодушие ко всему, что с ним происходит. Он не волновался, не переживал, а тупо глядел на лепнину потолка.

– Ну, вот и все, – еле слышно бормотал он. – Вот и все. Через несколько часов меня просто не станет. Ничего не будет. Ни неба, ни деревьев, ни этого холодного пасмурного города… Одна темнота. Да и ее, пожалуй, не будет тоже. А Бог? А что Бог! Если он и есть, то наверняка не простит мне грехов. Сказано же в заповедях: не убий… Хотя чего бояться? Ел, пил, в Петербурге жил, чего я в этой жизни не успел увидеть?..

Неожиданно Павел подскочил на кровати – он вдруг понял, чего еще не познал в этой жизни и, скорее всего, не познает: ласку женщины!

«Как же так! Неужели мне суждено уйти и даже не увидеть женской наготы?! Не испытать этого?! Надо было вместо карт в публичный дом ехать! Тогда бы и познал все, и никаких неприятностей не вышло…»

От былой апатии не осталось и следа. Павел вновь заметался по комнате.

«Надо что-то делать, что-то предпринимать! Но что? Сначала успокоиться. Хоть чуть-чуть. Привести мысли в порядок. А что делают в таких случаях? Пишут письма, завещания. Завещать нечего. Вряд ли дядя теперь ему что-то оставит. А вот матери письмо черкнуть следует».

Он подсел к столику, взял ручку.

«Здравствуйте, дорогая маменька», – вывел он на бумаге, подумал и поставил восклицательный знак. Что писать дальше Бояров не знал. Писать, что у него завтра дуэль? Раз так, то надо сообщить, с кем и из-за чего. А как это опишешь и объяснишь?! Да и стоит ли? Все равно мать ничего не поймет. Просидев, таким образом, несколько минут, он скомкал лист и бросил его на пол. Если его убьют, то другие сообщат маменьке, а если он убьет, то и писать ничего не надо. Он принялся вновь расхаживать по комнате. Печально скрипели половицы.

Большие старые часы пробили час ночи. Павел разделся, затушил свечи и лег в холодную, чуть сырую постель. Закрыл глаза. Сна не было. В голове крутились обрывки чьих-то фраз, виделась какая-то суета, временами ему казалось, что он слышит голос матери, скептические реплики капитана. Сколько времени он провел так, Бояров не знал. И все же сон сморил его.

Он проснулся от сильного стука в дверь. Подскочил и, как был в ночной рубашке, поспешил к двери. Отворил. На пороге стоял Петр, неизменный страж Василия Васильевича. Он был одет. Павел понял, что стряслось что-то важное.

«Может, дядюшка решил запретить стреляться? – пронеслось в голове. – Может, велел сказать что-то такое важное, что отвратит эту проклятую дуэль?»

Петр стоял молча.

– Ну что тебе? Говори! – не выдержал Бояров.

– Их сиятельство преставились! – промычал верзила и, помолчав, добавил: – Изволите зайти к их сиятельству?

– Зачем? Сейчас не могу… Утром… Когда вернусь… – Павел пытался уразуметь: что кончина Василия Васильевича может ему сулить.

Первое, о чем он подумал – не изменил ли дядя завещание. Но теперь это уже не очень беспокоило: предстоящая дуэль обесценивала все. И не только наследство, но и саму его жизнь.

Петр не спешил уходить.

– А что, граф ничего не говорил? Ничего не велел передать?

Слуга отрицательно покачал головой.

– Во сне помер. Спокойно…

По щекам его каменного лица катились слезы.

– Тогда ступай. Я утром приду. Все решим. Иди, иди же! Нет, стой! Который час нынче?

– Так ведь скоро уж шесть пробьет.

– Ну, все, ступай!

Ложиться было поздно, Бояров стал быстро и нервно собираться. Руки у него дрожали.

Хомутов с Дымовым явились на четверть часа раньше назначенного. Они выглядели строго и торжественно: черные сюртуки, черные цилиндры, черные перчатки.

«Ну, как на похороны собрались», – подумал Павел. Впрочем, он оделся точно так же.

– Карета готова? – вместо приветствия спросил капитан. – А то мы там на всякий случай кучера не отпустили.

– Да. Я уже распорядился.

– Как ты, Павел Львович? – чопорно спросил Хомутов. – Поспать удалось?

– Немного.

Он спрятал руки за спину.

– Что дядя?

– Дядя ночью скончался, – как-то буднично ответил Павел.

– Граф умер?!

– Да.