Книга Военный и промышленный шпионаж. Двенадцать лет службы в разведке - Макс Ронге

25 июля эта, без всякого сомнения, темная личность была арестована белградской полицией и отправлена в город Ниш, где только в октябре 1914 года ее случайно и обнаружил Дмитриевич. Озабоченность полковника можно понять, ведь арест Малобабича практически парализовал всю сербскую разведывательную службу. Как бы то ни было, в 1917 году и полковник, и его главный агент предстали перед сербским военным трибуналом в Салониках. Их осудили и расстреляли. В то время сербы явно очищались от всех тех людей, которые слишком много знали.

Мало что дала сербской разведке и засылка с румынскими паспортами в Австро-Венгрию красивых женщин, перед которыми ставилась задача добиваться знакомства с офицерами, чтобы потом использовать их в разведывательных целях.

Черногорской разведке мы противодействовали в основном из Каттаро[160]. Руководителем нашей разведслужбы против страны черных гор являлся гауптман Генерального штаба Отто Визингер — будущий прославленный генерал и комендант города Вены.

Нам долго удавалось дезинформировать противника в том, что после зачистки юго-востока Боснии 16-й корпус остался на участке верхней Дрины[161] против его санджакской группы. Черногорцы долгое время ограничивались лишь бомбардировкой города Калиновик, весь гарнизон защитников которого состоял всего лишь из одной роты, явно введенные в заблуждение передававшимися на их оригинальных бланках донесениями. В них сообщалось, что город занят крупными силами. Между прочим, эти бланки изготавливались в нашем разведпункте в Сараево, а потом подсовывались их агентам.

Когда наши войска на реке Колубара достигли максимального успеха, нашей разведке пришлось немало потрудиться, чтобы раздобыть достоверные сведения о степени дезорганизованности сербской армии и ее недостатках в целом. Ведь тогда у нас не было возможности перепроверять всю получаемую противоречивую информацию и сведения, добытые от пленных, — перед нами находились высокие, покрытые снегом горы, сильно затруднявшие заброску агентов и бесконечно замедлявшие доставку от них разведдонесений.

В таких условиях в раскрытии намерений противника могла помочь только радиоразведка. Но сербы пользовались средствами радиосвязи столь же мало, как и наши войска на Балканах. Слишком далеко от района последних боевых действий находился и чересчур спокойный в вопросах разведки наш генеральный консул в Салониках Реми фон Квятковский, а также прикомандированный к нему бывший консул в Нише гауптман Генрих Гофленер. В силу этого обстоятельства они просто не могли своевременно снабжать нас нужной информацией.

А вот сербы от пленных, преимущественно сербской национальности, получали достаточно важные сведения о скверном состоянии австро-венгерских войск, что позволило им собраться с новыми силами для успешного нанесения контрудара.

В результате мы пережили настоящую катастрофу.

Только позже нам стало известно, что и сербам этот контрудар дался нелегко. Он, по сути, переломил становой хребет их армии, надолго лишив ее способности к дальнейшим наступательным операциям.

Тягостное впечатление на нас произвел тот факт, что во время короткого вторжения сербов в Срем[162] у части населения там очень ярко проявились антиавстрийские настроения, выразившиеся, в частности, в торжественных встречах противника, разжигании страстей по отношению к лицам несербской национальности, вооруженных нападениях на наших солдат из-за угла, разрушении железнодорожных и телеграфных линий в тех областях, куда сербские войска не дошли. Все это говорило о том, что мы и на собственной территории находились как в настоящей неприятельской стране. Поэтому тому, что жители возле Савы подавали соответствующие сигналы через реку противнику, удивляться не приходилось. По признанию одного политического чиновника общинного правления города Кленак, взятого в плен после разгрома 1-й сербской Тимокской дивизии, именно они сообщили противнику о переброске с сербского фронта 2-й австрийской армии.

В Боснии же подавлять враждебные Австрии элементы помогала только исключительная строгость. Так, за вооруженные нападения на наших солдат в начале сентября в городе Фоча был расстрелян 71 человек, а 19 октября в населенном пункте Долня-Тузла военно-полевой суд приговорил к смертной казни через повешение 18 человек. В этой связи характерным является также то, что убившие австрийского престолонаследника террористы Принцип, Габрилович и Грабеч не могли быть оставлены для отбывания своего наказания в центральной тюрьме города Зеница. Ведь под следствием за подозрительные происки и без того находился один караульный инспектор тюрьмы, а также тюремный православный сербский духовник.

В Богемии и Моравии из-за несостоявшегося успеха русских войск под Лембергом среди определенных слоев населения наступило некоторое отрезвление. Тем не менее в начале октября там явно рассчитывали на вторжение на их территорию «славянских братьев». Уже 17 сентября целая депутация от местных жителей, разумеется без всякого на то права, отправила русскому царю прошение о поддержке чехословацких устремлений на самостоятельность и высказала пожелание, чтобы сияние царской короны дома Романовых озарило своим светом корону двуединого чехословацкого королевства!

После отката назад русского «парового катка» эти мечты, конечно, улетучились, но во время его продвижения вперед отчетливо проявились довольно опасные симптомы — прибытие на медицинский осмотр призывников с траурными значками, явное нежелание маршевых частей отправляться на фронт, распространение листовок, большей частью русского происхождения и представлявших собой так называемые прокламации Ренненкампфа, воззваний царя и великого князя Николая Николаевича к славянам, беспорядки среди населения, вызванные выдвижением третьего маршевого батальона 28-го пехотного полка из Праги, а также 59-го и 60-го батальонов ландштурма из города Писек.

В противовес все более мрачным докладам военного командования в Праге о царивших среди населения настроениях, пражский штатгальтер[163] не придавал значения этим «единичным» случаям. Он так и заявил депутату рейхсрата Масарику, который пожелал ознакомиться с проявлениями враждебности и волнений среди чешского населения, о чем в основном писали евреи в своих анонимных доносах и свидетельствовало преднамеренное вздувание ими цен.