Книга Руны смерти, руны любви - Инге Кристенс

Но сейчас думалось плохо, а вот рисовалось активно. Рикке с удивлением обнаружила, что изображает знаки Татуировщика, перемежая их своими обычными рожицами. Надо же. Если кто-то увидит, то может заподозрить, что Рикке и есть Татуировщик. Почему бы не заподозрить, ведь сама она именно так и ищет – по рисункам.

Ищет по рисункам, а находит… Да ничего толком она не находит! Это так, развлечение, игра в приключение, чтобы на старости лет было что рассказать внукам. «А знаете ли вы, сорванцы, что когда-то ваша бабушка ловила настоящего убийцу?» «О, как круто! Рикке, ты супер! Расскажи!» И придется придумывать к бодрому началу счастливый конец, чтобы все было по правилам. А кое-кто будет ухмыляться в седые усы (седые усы невероятно идут пожилым джентльменам!) и намекать на то, что единственным, кого удалось поймать бабушке, да и то случайно, был он.

А ведь знаки – это все-таки творчество.

А творческая личность, кем бы она ни была, всегда тянется к себе подобным. Среди нетворческих личностей ей скучно.

Следовательно, Рикке права и двигается в правильном направлении. Но не ошиблась ли она в самом начале, когда сделала вывод о том, что Татуировщик должен быть лузером? А что, если он не лузер, а, напротив, признанный, известный художник, у которого в голове хаос? Он может дополнять свое официальное творчество татуировками на теле жертв или выражать нечто запретное, то, чего открыто не может выразить… Причин для анонимного самовыражения много и было бы неправильно сводить все предпосылки к комплексам хронического лузера. Это неправильно и непрофессионально и хорошо, что Рикке поняла свою ошибку не слишком поздно.

Не слишком поздно? Со дня последнего убийства прошло почти два месяца. Завтра, послезавтра, или через неделю (Татуировщик не слишком педантично относится к промежуткам между убийствами) можно ждать нового «сюрприза». Но лучше уж осознать свою ошибку сейчас, чем не осознать ее никогда!

Лузеры остаются в поле зрения. Рикке будет регулярно наведываться в «Сёддрём галлери» и бары в Вестербро, вдруг там «всплывет» новый кандидат в Татуировщики, но кроме этого она ознакомится с творчеством известных художников. При содействии Хенрика это будет несложно сделать. Возможно, он даже подскажет, с кого ей стоит начать.

Рикке вырвала из блокнота лист с копиями рисунков Татуировщика, порвала его и выбросила обрывки в мусорную корзину. Хотелось позвонить Хенрику и обсудить с ним новое направление поисков, но Рикке переборола себя – лучше сделать это вечером. Только она отложила телефон, как он завибрировал и на ожившем экране появилась фотография Хенрика.

– Я срочно уезжаю в Гетеборг на ужин, который нельзя пропустить. Заночую там и вернусь завтра ближе к вечеру. Надеюсь, что ты не станешь скучать без меня, Рикке.

– Если мне будет скучно, я тебе позвоню, – пообещала Рикке.

Это так грустно, когда Хенрика нет в Копенгагене. Даже если не планировали встречаться сегодня, то все равно грустно. Даже если Хенрик уезжает в Гетеборг, до которого рукой подать – три часа езды на автомобиле, то все равно грустно. Но, если он не зовет Рикке с собой, значит так надо.

– Звони, но не уверен, что буду на связи.

Как жаль, что деловые люди во время переговоров выключают телефоны! Все понятно – звонки отвлекают, но все равно жаль! Захочется перекинуться словечком, а Хенрик недоступен.

– Я решила не ограничивать свои поиски неудачниками. Теперь меня интересуют и состоявшиеся художники. С кого из них и с какой галереи ты бы посоветовал мне начать?

– С кого?.. – призадумался Хенрик. – Да вроде бы никто из известных мне художников современности не напоминает по манере пиктограммы твоего монстра. Впрочем, я не оценивал их творчество с этой точки зрения, поэтому точно утверждать не возьмусь. А начинать тебе лучше всего с тех фотографий, которые есть в моем амбаре. У меня скопилось очень много материала по современным художникам. Насколько я понимаю, тебя интересуют только жители Копенгагена и его окрестностей. Надо будет сделать тебе подборку, чтобы было чем скрасить длинные зимние вечера.

– Здорово! – обрадовалась Рикке. – Сделай и я тебе буду очень признательна, хотя дальше и так некуда! А я при следующей встрече оставлю тебе флешку.

– Накопитель емкостью в полтора терабайта будет уместнее, – Рикке представила, как Хенрик сейчас улыбается. – Фотографий много и, к тому же, каждая из них много весит. Картины принято фотографировать с большим разрешением. Только на это мне понадобится время. Дней через пять тебя устроит?

– Да, конечно, Хенрик, тебе не надо откладывать для этого какие-нибудь важные дела, – затараторила в трубку Рикке. – Сделаешь на досуге, когда будет время и желание.

– Желание уже есть, – ответил Хенрик. – Надо только вспомнить тех, кто живет в Копенгагене и порыться в моем амбаре. У меня папки лежат не по фамилиям, а по направлениям, что немного усложняет поиски, но это не так страшно. Заодно и систематизирую все, что набралось.

– Я могу тебе помочь! – предложила Рикке, хотя не очень-то понимала, в чем конкретно может выражаться ее помощь.

– Спасибо, не надо, – отказался Хенрик. – Невозможно заниматься такими нудными делами, как инвентаризация и систематизация, когда ты рядом. Мысли сразу же идут совсем в другом направлении…

– Это хорошо или плохо? – ехидно поинтересовалась Рикке.

– Это так хорошо, что лучше и быть не может, – убежденно ответил Хенрик. – До встречи, милая.

– До встречи, милый, – проворковала Рикке, удивляясь тому, сколько оттенков и значений может иметь слово «милая».

Вот сейчас оно было сказано «деловито». Сразу чувствуется, что Хенрику некогда. Но все равно приятно. «Что ты будешь заказывать, милая?» – совсем другое впечатление. «Осторожно, милая, тут ступеньки» – это так заботливо и ласково. Но ласковее всего, это когда после секса тебя обнимают, прижимают к себе и шепчут на ухо: «милая, мила Рикке». Как Рикке удается не растаять в такие моменты – непонятно.

Хенрик и Рикке, Хенрик и Рикке, Хенрикке, Хенрикке, Хенрикке…

«Впоследствии, когда все закончится, надо будет приложить кое-какие усилия для того, чтобы тень Татуировщика не находилась всю жизнь рядом с нами, – подумала Рикке. – Но ничего – мы справимся. Переживем – и отпустим».

Не забывать – отпускать. Как библейский хлеб по водам. С легким сердцем. И, чтобы, в отличие от хлеба, отпущенное не возвращалось. Плохое отпускать, а хорошее привязывать крепко-накрепко.

Рикке откинулась на спинку стула, закрыла глаза и погрузилась в воспоминания. Воспоминания были свежайшими, еще остыть не успели. Это были даже и не воспоминания, а ощущения, неимоверно приятное чувство довольства, наполненности и тепла, которое мгновенно разлилось по всему ее телу при воспоминании об их последней ночи с Хенриком.

Пылкие нежные ласки, еле слышный шепот (да и нужны ли слова, когда все ясно и так), биение двух сердец в едином ритме, тепло снаружи от горячего тела Хенрика и тепло внутри… Ощущение полноценного счастья, котрое не нуждается в каких-либо добавках, чувство слияния с любимым в единое целое, желание остановить время, чтобы смаковать блаженство можно было вечно… И над всем этим – уверенность в том, что так будет всегда. Иначе с Хенриком и быть не может…