Книга Сварить медведя - Микаель Ниеми

– Да… уверена. Я шла домой одна.

– Может, Мария заметила, что кто-то ее преследует?

– Кто бы это мог быть?

– Мужчина.

– Нет…

– Видела ли Мария Руупе в тот вечер? Работника с конюшни?

– Да, он там был. Противный.

– В каком смысле противный?

– Ну… пьяный.

– Понятно… Значит, и Руупе не преследовал Марию?

– Я не видела.

– А Юлина? Может быть, вы заметили, что кто-то пошел за ней?

– Нет, я ее не видела.

– Мария вообще ее не видела?

– Видела, конечно. На танц… вечером видела.

– А Марии было не страшно идти домой одной? Если вспомнить, что случилось с Хильдой Фредриксдоттер?

Она посмотрела ему в глаза. Потом оглянулась на меня и покачала головой. На щеках ее цвели алые розы.

– Я очень благодарен Марии за эту беседу. – Прост встал и неожиданно ласково улыбнулся. – Кстати, мне хотелось бы показать одну штуку. Если у вас есть минутка… Я посадил немного картофеля. И он так принялся, будто Господь его благословил. Пойдемте, я вам покажу.

Она покорно вышла за ним в сад. Я видел из окна, как они прошли по огороду Бриты Кайсы, как он наклонился, осторожно разгреб землю пальцами и обнажил белые червячки корешков. Он вел себя совершенно непринужденно, как будто и не было этого неприятного разговора… «допроса», как он его назвал. А по ней видно было, что она только и мечтает поскорее от всего этого избавиться.

Наконец, она не особенно ловко сделала книксен и быстрым шагом пошла к калитке. А я не мог оторвать взгляд. Смотрел на ее мягко покачивающиеся бедра, на выбившиеся золотые завитки на шее, прижатые к юбке тонкие, но сильные руки.

Я вышел из дома и подошел к просту. Он вытирал руки пучком травы.

– Что скажешь, Юсси?

Я откашлялся. Постарался выбрать слова.

– Она выглядела немного… она беспокоилась.

– Ты так думаешь? Беспокоилась? – Прост посмотрел на меня весело, я бы даже сказал – игриво. – У нее были основания беспокоиться?

– А зачем просту понадобилось показывать ей картофель?

– Картофель? О, Юсси, Юсси… сегодня мыслительные способности тебе отказывают. Ты ничего не заметил, кроме ее красоты.

Я покраснел и чуть не наступил на грядку с картошкой, но на полушаге меня остановил яростный вопль проста, а в следующий миг он толкнул меня так, что я не удержался и сел на землю.

– Что вы делаете?

Прост, даже не глядя на меня, сунул руку в карман, вытащил оттуда лист бумаги и уставил палец на грядку, куда я чуть не наступил. В мягком, заботливо разрыхленном перегное отчетливо отпечатался ее башмак. Он развернул бумагу и показал:

– Узнаешь?

Еще бы не узнать. Это был мой собственный рисунок. Я тут же вспомнил, как он просил меня как можно подробнее зарисовать след башмака на мокрой глине в Кентте.

– Смотри, Юсси. Ты молодец, рисунок замечательный. Видишь вот этот след от трещины на подметке?

Мне оставалось только молча кивнуть. Я вспомнил мятую траву там, на поляне, где лежали любовники. И мерзкий, обслюнявленный огарок. Сикарр…

– Значит, Мария показалась тебе взволнованной? – сказал прост без особого добродушия. – Ничего удивительного: она лгала мне в лицо. Она там миловалась с Нильсом Густафом, на той полянке. А преследователь стоял за кустом и подсматривал.

– И прост считает… это и был насильник? Тот, кто подсматривал?

Вместо ответа он ласково погладил толстый, сочный стебелек.

– Картофель… – задумчиво произнес он. – Думаю, он будет очень важен для наших краев. Лишь бы успел созреть…

Я показал на мелкие белые цветы. Кое-где лепестки опали, и на их месте выглядывали маленькие зеленые ягоды.

– Уже начинают созревать.

– Дурачок! – засмеялся прост. – Ягоды картофеля ядовиты. Никогда не верь внешней красоте, Юсси. В картофеле съедобно совсем другое. Покажу, когда придет время.

Мы пошли в дом. По пути он прочел мне маленькую лекцию: оказывается, одно и то же растение может выглядеть совершенно по-разному, все зависит от места, где оно посажено. И это большой соблазн для честолюбивых ботаников: они гордятся, что открыли новый вид, и спешат назвать его своим именем. Прост даже придумал название для таких торопыг – «видоделы».

– Надо всегда критически относиться к своим наблюдениям. – Сделав этот вывод, он замолчал.

У меня вертелся на языке вопрос, который я тут же и задал:

– А как быть с исправником? Разве не надо ему сообщить?

Хорошее настроение проста тут же исчезло. Он резко остановился и брыкнул ногой, как конь.

– А чем мы, собственно, располагаем? Рисунком знаменитого художника Юсси?

– А наши выводы? Как все на самом деле было?

– Это не выводы, а рассуждения, Юсси. А у органов порядка рассуждения не вызывают ничего, кроме раздражения. Так было и так будет.

31

Пасторская усадьба ходила ходуном. Мыли, скребли, подметали, стирали и вывешивали постельное белье, в саду выколачивали ковры. Прост сам украсил двери искусно подобранными цветочными венками, а из кухни шел дух свежеиспеченного хлеба.

Гости явились сразу после полудня. Пришли пешком. Я уже видел их, когда мы жили в Каресуандо, поэтому узнал издалека, едва они появились на дороге. Юхани Рааттамаа – светловолосый, с ухоженной бородой, прямым крупным носом и тонкогубым, но улыбчивым ртом. Едва завидев проста, он еще издалека широко распахнул руки для объятия и так и пошел навстречу, похохатывая и недоверчиво покачивая крупной головой, будто хотел сказать: «Ба! Да неужто это и в самом деле ты? Ни за что не поверю».

За ним шел его брат, Пекка Рааттамаа, совершенно на него не похожий, неулыбчивый, с квадратным, чисто выбритым лицом. Пекка был на несколько лет старше и, наверное, рассудительнее – иной раз окорачивал чересчур восторженного брата. Последовали объятия и восклицания, сопровождаемые радостным повизгиванием вертевшейся у ног гостей Чалмо. День выдался довольно прохладный, дул не сильный, но настойчивый и знобкий северный ветер, но гости все равно вспотели после долгой ходьбы, особенно Юхани. Он беспрерывно отдувался и стирал с носа нависшую каплю, которая тут же появлялась вновь.

Оба гостя были на редкость хорошо одеты, куда лучше и богаче, чем прост, – сюртуки из дорогой ткани, изящные финские сапоги, судя по горячему маслянистому блеску и полному отсутствию царапин, только что от сапожника.

Они сняли рюкзаки и, улыбаясь, потирали затекшие плечи.

Чуть позже появился Пер Нутти, еще один из знаменитых проповедников. На нем был саамский костюм, и – странно! – вид такой свежий, будто забежал с соседнего хутора. Никак не скажешь, что он преодолел куда более длинный путь, чем его собратья по вере, – от норвежского побережья через северные горы. Они долго обнимались и хлопали друг друга по плечам. Даже Брита Кайса вышла встречать гостей со всей оравой детей и с младшим, Даниелем, на руках. Дочери присели в книксене, сыновья поклонились. Прост и Пер Нутти задымили своими трубками и тут же начали с азартом состязаться – кто выпустит самое красивое кольцо. Пер Нутти попросил напиться, и Юхани протянул ему ковш.