Книга Игра колибри - Аджони Рас

Я видел все вроде со стороны, но чувствовал, как наяву. Стараясь не шуметь, она тихо села поверх моих бедер и медленными покачивающими движениями, сдвинув трусики в сторону, не снимая их полностью, принялась искать собой, горячим своим телом меня. Наконец в одном из движений ей это удалось, и она опустилась вниз, медленно, но решительно, скрывая меня в себе, и я так живо и полно чувствовал ее влажную негу, ощущал мягкость плоти и покалывание волосков, что мог бы тысячу раз поклясться, что та ночь была реальна, что я и она были там и любили друг друга.

Я помнил медленные ее подъемы и белые трусики, сдвинутые в сторону, и даже трение шва на этих самых трусиках. И конечно, поцелуй, горячий и медленный, язык на своих губах, и влажное дыхание, и прикосновение к шее ее губ.

Как же я не хотел просыпаться, а проснувшись, искал ее руками на простыне и кричал в подушку от ярости, поняв, что сон, который только что приснился, был лучшим, что имелось и случалось со мной в любви. От понимания, что к лучшему в собственной жизни могу отнести лишь сон, я и кричал, терзая в руках одеяло, разрывая зубами подушку. Как было мне хорошо миг назад, там, в этом странном и таком реальном сне, так же плохо было мне теперь, после пробуждения.

Пробираясь сквозь дебри ночных кошмаров и заполняя дни работой, я незаметно для себя самого оказался в том самом дне, когда следующим утром мне нужно было предстать перед Алисой и Кеном в качестве гостя на их свадьбе. Из переписки с ней я уже знал, что они собирались жить в его доме, а это означало, что скоро я совсем потеряю возможность видеть ее хотя бы изредка. Странно осознавать это, но, засыпая тем вечером, я молился, чтобы их брак продлился долго. Я делал это с такой кристальной искренностью, с какой святые верят в истину, с какой матери тянутся к детям и дети к ним. Я не мог, просто не мог желать ей счастья без своего в нем присутствия, но делал это. Разум понимал, что должен, хотя сердце говорило обратное, повторяя, словно заведенное, одно и то же.

Глава 32

20.06. Суббота

Свадьба… Почти не помню тот день, не помню, о чем думал, стоя в старой церкви, не помню, что пожелал молодым, сказав какую-то банальность и вручив букет с пухлым конвертом. Я помню лишь то, что прибился к какой-то компании за столиком в доме, принадлежащем Кену, и до тех самых пор, пока мы не проводили молодоженов в гостиницу с роскошным номером, оставался серой тенью. Я не стал смотреть фото того самого номера, в который она, моя любимая женщина, отправилась с этим человеком.

Смутно помню и разговор с ее матерью. Вирджиния была счастлива, что-то рассказывала о детях и просила меня присмотреть за домом, который не собиралась продавать, но я глядел на шевеление ее губ и представлял, как Алиса с Кеном едут в лимузине к ночи любви и приятных утех. Я говорил с Вирджинией и злился на нее так же сильно, как и на Алису. Злился за то, что она стала тогда, несколько лет назад, преградой, не дающей мне отнестись к Али как к женщине. Каждый раз, когда я думал о ней, тут же вспоминал о Вирджинии с ее вспыльчивым характером наседки и убеждал себя в том, что не должен предпринимать ничего, ничего, что приведет к сближению с ее дочерью.

Теперь, потеряв Алису если не навсегда, то, как минимум, на весьма продолжительное время, я был не в силах простить ее матери того, что она хоть и не говорила вслух, но могла, я знал это точно, могла сказать мне, узнай про мои чувства к дочери. Я тепло и нежно относился к ней, но как ни уговаривал себя подумать о Вирджинии что-то хорошее, мне это не удавалось. В моем воображении возникал образ новобрачных…

В тот вечер я изрядно выпил, так что меня тошнило и выворачивало. Уснул я на улице, на лежаке в опасной близости от бассейна. Лишь утром неожиданно для себя обнаружил в кармане ключ с брелоком в виде жемчужной колибри и сквозь похмелье вспомнил: Вирджиния просила присмотреть за домом, пока молодые будут отдыхать в Лас-Вегасе, а потом отправятся на Гаити. Если бы знала бедная Вирджиния, какой соблазн вложила в мою ладонь и как я жил весь следующий день мыслями, что смогу удержаться и не переступлю порог ее дома, словно вор, ищущий наживы.

Алиса прислала несколько фотографий из Лас-Вегаса, одна из которых была снята, видимо, новоиспеченным мужем. Она лежала в пенной ванне, и из воды торчала ее стройная ножка. Алиса смеялась, держа в руке бокал шампанского, и смеялась не в камеру, как делают, когда хотят встретиться взглядом с тем, кто смотрит на снимок, а ему. Именно она, эта фотография, стала той последней каплей, переполнившей чашу терпения, и я решил, что проникну в дом к Алисе и загляну за плотные кулисы ее личной жизни, ее страстей и привычек.

Дальше сдерживаться было выше моих сил. Вернувшись с работы раньше обычного, я не стал тянуть. В большой комнате на первом этаже, где также совмещались гостиная и столовая, отгороженная невысокой стойкой, пахло жареным хлебом. Я ходил по первому этажу, словно находясь во сне, наблюдая себя как бы со стороны, но в то же время оставаясь в собственном теле. Странное ощущение мучило меня от проникновения в дом Али. Странное оно было тем, что все в нем, от маленькой коробочки из красного картона с игольницей и большими ножницами для ткани до кухонной утвари, казалось отчего-то родным и знакомым. Я буквально ощущал эту связь, равно как и полностью отдавал себе отчет, что все это делает воображение.

Дверь ее спальни была приоткрыта, я зачем-то постоял у порога, прежде чем вошел внутрь. Пространство комнаты было таким, каким я и представлял, хотя одна деталь все же бросалась в глаза. Над изголовьем кровати висела кожаная плеть, явно сувенирная, так как выглядела совершенно не тронутой.

Медленно прошелся по комнате, вдыхая воздух с незнакомым ароматом каких-то трав и сладких фруктов. Хотя Алисы здесь не было несколько дней, ее присутствие, ее прикосновение к любимым и привычным вещам ощущалось и угадывалось безошибочно. Дверца в шкафу со встроенным зеркалом была чуть приоткрыта, в ней отражается та самая кровать, где она занималась вечерним туалетом. Ей так было удобно. Я остановился у края кровати и еще раз вдохнул полной грудью чуть застоявшийся воздух. Подошел к небольшому столу рядом с тем самым окном, сквозь которое наблюдал за Алисой, и, присев на стул, осмотрел книги, стоящие рядком по дальней кромке стола. В основном это были женские романы, хотя и довольно серьезные. Среди прочих выделялись томик Терри Темпест Уильямс, сборник цитат и большая книга с улыбающимся Майком Тайсоном на обложке. Там же я заметил три пластиковые обложки фотоальбомов, какие можно найти в каждом доме, и руки сами потянулись к ним.

Листая первый фотоальбом, я старался не дышать, жадно впиваясь в каждый снимок и подолгу останавливаясь на столь приятных деталях вроде обнаженной ножки, которую Алиса показывала, придерживая задранный край юбки рукой. Любовался ее портретом с подведенными глазами и удивительно точно подобранной губной помадой. Мне особенно нравились острые черты лица. Эти фотографии, судя по тому, какой я ее помнил, были сделаны пару лет назад, когда Алиса еще училась.

Несколько снимков я сфотографировал на телефон, чтобы любоваться ими потом. Один со школьного выпускного, на котором она была в тонком бежевом платье с открытыми плечами, и еще четыре, где она позировала неизвестному фотографу в спортивном зале. Особенно мне понравилось фото, где она замерла, полуприсев с серебристым грифом штанги на плечах. Капельки пота сбегали по шее и ложбинке между грудей, но от этого Али делалась еще более привлекательной. Просмотрев оставшиеся альбомы, где снимки в основном были детскими, я поставил их на место и прошел в святая святых, в женскую ванную.