Книга Женись, я все прощу! - Алина Кускова

Люся оделась и осторожно открыла дверь. Прислушиваясь ко всем звукам в подъезде, она вышла на лестничную клетку и немного подождала. Ничего. Рядом с дверью соседа тишина. Спит спокойно или убежал на работу? Люся потопталась у двери, делая вид, что ищет ключ, после чего громко ее захлопнула. Этажом выше залаяла собака. За дверью Глеба по-прежнему мертвая тишина.

Да, можно не сокращать встреч со Смолкиными, Глеб сам ее избегает. Ну и пусть, тем лучше. Не будет идиотских объяснений типа «Да как ты до этого додумалась?! Да как могла?! Почему сразу не призналась?» и тому подобное. Да, Люся могла. И не на такое пойдешь ради единственной подруги. А разбалтывать чужие тайны она была не вправе. Настена тогда твердила, что клиент, Федор, еще не созрел для серьезных отношений. А когда он созрел, стало поздно.

Во дворе Люсю преследовало странное чувство, что ее спину сверлит пронзительный взгляд. Но обернуться она не могла. Глаза помимо воли сразу же стали бы искать то окно, в котором, может, торчит его мужественный силуэт. А этого делать нельзя. Есть такое понятие – «женская гордость», черт бы ее побрал.

В редакции, как она и ожидала, процесс шел своим чередом. Главред бегал, Смолкин отбывал на задание, Настена сидела и верстала за двоих.

– Я тебе сейчас помогу, – Люся забросила сумку в шкаф, скинула плащ и заняла привычное место.

– Люсь, как ты себя чувствуешь? – заботливо поинтересовалась подруга.

– Нормально, – отмахнулась та и пригляделась к Настене. – У тебя глаза красные. Ты что, всю ночь плакала? У вас же с Федором вроде как наладилось.

– Не плакала, – поспешила заверить ее подруга, – мы разговаривали всю ночь.

– Чудные, – усмехнулась Люся, – по ночам можно заниматься более интересным делом.

И сразу почему-то подумала о Глебе. Для того чтобы отогнать от себя навязчивые мысли, Люся, как говорят, с головой окунулась в работу.

Долго трудиться ей все равно не дали. Первой поинтересоваться положением дел у подруг зашла уборщица Серафима Ильинична. Сегодня она тоже проспала и убирала кабинеты в рабочее время.

– Ну, что, девоньки, – возя мокрой тряпкой по полу, спросила она, – как басурманин-то ваш? Он утром первый раз в жизни свои ботинки о тряпку вытер! А до этого на чистые полы плевал, уборку фактически игнорировал. Меня катакомбой называл и отправлял на заслуженный отдых, чтобы я ему под ногами не мешалась.

– Почему басурманин? – попыталась заступиться за Смолкина Настена.

– Батюшки! – хлопнула Серафима Ильинична руками в резиновых перчатках, и на клавиатуру и мониторы полетели брызги. – Довел, аспид! Сидят красноглазые, как индейцы.

– Индейцы краснокожие, между прочим, – пробурчала Настена, воспринимающая с некоторых пор обидчиков Смолкина как своих собственных.

– Не знаю, как индейцы, – уборщица присела на свободный стул и начала доверительно рассказывать, – но привидение Черного Редактора точно красного цвета! Глазищи у него такие, как у Настены. Точь-в-точь. И сверкают! Оно мне всегда попадается перед катаклизмами. Перед вашей аферой тоже попалось.

– Никакая это не афера, – продолжала бурчать Настена.

– И сегодня встретилось, – не обращая внимания на ее слова, говорила та. – Топало по крыше нашей двухэтажной редакции. Топ! Топ! Топ! Сапожищи огромные, подковами стучат. Оно всегда стучит перед катаклизмами. Вот увидите, сегодня обязательно что-то произойдет! – размахивала она мокрой тряпкой.

– Как-то больше не хочется катаклизмов, – заметила Настена и побежала проверять Федора. Нельзя сказать, что она ему не доверяла, просто так, на всякий случай.

Как только она вернулась обратно, в кабинет вошла корректор Гортензия Степановна. Весь ее внешний вид, полный напускного безразличия, преобразился, как только она закрыла за собой дверь.

– Ну? Как у вас дела?! Сегодня я не узнаю Смолкина, совершенно другой человек. Помог мне прочитать свой материал! А после этого прочитал со мной все объявления.

– Он хороший, – зарделась Настена, – только скрывал это.

– Слишком тщательно скрывал, – иронизировала Гортензия Степановна. – Зато перед другими дамами шелком стелился.

– У него больше нет других дам, – объявила Настена.

– У вас получилось! – захлопала в ладоши Гортензия Степановна, подпрыгивая от радости, что совершенно не вязалось с ее солидным обликом.

Настена снова на всякий случай протерла мониторы.

– Получилось, – улыбнулась первый раз Люся. – Сами не ожидали, но получилось.

– Федя сделал мне предложение, – оттаяла Настя, понимая, что никто не собирается ругать Смолкина. – И я согласилась.

– Поздравляю! Счастья вам и любви! – горячо пожелала корректорша и в душевном порыве обняла Настю Белкину.

– Только мы пока не хотим огласки, – суетливо заметила та. – Нужно утрясти еще кое-какие проблемы.

– Мне бы ваши проблемы, – усмехнулась Люся, не понимая, о чем говорит подруга.

– Девочки, если вам удалось перевоспитать такого ловеласа, как Смолкин, стоит подумать об открытии собственного дела. Клиенты к вам косяком потянутся. И я буду первая. Внучка связалась с закоренелым преступником, пока еще не пойманным правоохранительными органами…

– Нет уж! – испугалась Люся. – Никаких преступников. Мне и Федора было достаточно!

– Вы зря так думаете о внучке, – принялась анализировать ситуацию Настена, – она не могла полюбить плохого мужчину. Наверняка он тоже замечательный, только это скрывает.

– Интересно, почему? – поджала тонкие губы Гортензия Степановна. – А вам что, жалко бизнеса для хорошего дела? Такие возможности, такие перспективы…

Обсуждать перспективы Люсе не хотелось, и, не найдя поддержки своей идее, Гортензия Степановна удалилась. Было совершенно очевидно, что в покое подруг сегодня не оставят. Что-то в нынешнем Смолкине явно преобразилось, раз редакционные дамы, участвующие в сговоре, потянулись к ним за объяснениями. Можно было бы, конечно, предположить, что Федор всегда был чутким, добрым и отзывчивым, но тщательно скрывал это от окружающих. Но напрашивался другой вывод: Смолкин влюбился, а влюбленные люди порой совершают неадекватные поступки. У него это выразилось в помощи ближним.

Люся решила сама сходить к Эллочке и рассказать ей о случившемся. Не все, конечно, а только половину. Про то, как Смолкин сделал Настене предложение и та согласилась. О своих переживаниях никому она рассказывать не станет. Подумаешь, велика потеря, какой-то спасатель. Ну и что, что у него глубокие карие глаза, в которые стоит только заглянуть… Да и не будет она больше в них заглядывать.

– У нас все отлично, – начала Люся, глядя в заинтересованное личико секретарши. – Все получилось, Смолкин перевоспитался.

– Он сегодня, – оглядываясь по сторонам, шепотом произнесла Эллочка, – не стал разговаривать по телефону с одной роскошной блондинкой. Сказал, что ему некогда заниматься чепухой.