Книга Рим. Книга 1. Последний легат - Шимун Врочек

Здесь же небо другое, низкое, несмотря на ясную погоду. Под копытами коня мягко стучит земля. Я оглядываюсь — даже воробьев еще нет. За мной едет молодой раб из дома Квинтилия Вара — мой проводник. Далее едут десять преторианцев — я вижу их коричневые плащи. Вообще пропретор не советовал мне путешествовать в одиночестве. «Германия становится цивилизованной, конечно. Но еще не все так хорошо, как может показаться на первый взгляд».

Я вспоминаю мычание коров и раскаты грома.

Меч, ударяющий в грудь германца… Красные бусины, рассыпающиеся… Нет, видимо, не так хорошо.

Конечно. Я кивнул тогда.

Судя по тому, как меня встретила Германия, я словно приехал выискивать ее язвы.

Жеребец из городских конюшен мотает головой. Я купил его вчера. Отправился сразу после обеда. Его зовут… неважно, как его зовут.

Луций прав. Вернее, прав Тит Волтумий, старший центурион, — полководец должен разделять тяготы со своими воинами.

Это правильно. Это — по-римски.

Ветер дует справа, теребит волосы у меня на лбу. Скоро я буду в легионе. Уже через пару часов.

Уздечка украшена металлическими бляхами. Я держу повод, плавно покачиваюсь в седле. Тут главное, поймать ритм движений бедрами — вперед-назад, в такт с бегом лошадиным копыт — движение характерное, можно кое с чем перепутать. Да.

Вслед за мной скачут десяток всадников — галлов из охраны пропретора. Услышав, что я хочу выехать в легион, Квинтилий Вар настоял на охране.

Я не самый плохой всадник. Вернее, для римлянина я вообще считаюсь хорошим наездником. Упражнения на Марсовом поле, выездка и прочее. А вот брату с конями не везло. Однажды своевольный конь сбросил его во время учебной выездки — и Луций повредил правое колено. И с тех пор прихрамывал. Ему тогда было лет двенадцать.

Я вспоминаю, что Тит Волтумий рассказывал про Луция. Про то, как брат ходил в пешие походы вместе с воинами. Интересно, чего ему это стоило?

Вперед на дороге лужа. В ней отражается серо-голубое небо Германии, бег облаков. Под свежим ветерком гнется вереск вокруг дороги.

Вперед-назад. Бедрами. Ну и чем мы занимаемся, если глядеть со стороны?

Я тяну повод. Мой конь с легкостью перемахивает через лужу — на миг распластавшись в воздухе, становится длинным, как змея легионеров Сципиона Африканского.

Приземление. Удар копыт. И снова бег.

Дорога тянется через лес, взбирающийся по пологим склонам. Сосны и сырой мох, коричневые стволы подступают к самой дороге. Неровные.

Мы едем шагом. Я слышу стук копыт за спиной — словно эхо шагов моего коня.

Когда мы выезжаем из леса, в долине у полотна реки раскинулись три ровных прямоугольника — лагеря Семнадцатого, Восемнадцатого и Девятнадцатого легионов. Гордость Рима. Отличные солдаты, как я слышал — и как писал брат в письмах. Но кроме трех ровных прямоугольников (я вижу, как там везде двигаются крошечные фигурки — утренняя жизнь) я вижу чудовищную кишку, которой обросли легионы за несколько месяцев здесь, в летних лагерях.

Это кастренсис — город, возникающий вокруг любого постоянного расположения легиона. Строения и палатки стоят без всякого порядка, соединяя, как кровеносный сосуд, лагеря в единое целое.

Что лучше объединяет воинов, чем шлюхи?

На самом деле, конечно, не все так просто. Легионеры не имеют права жениться, закон не позволяет этого. Поэтому почти у каждого в этом городке, приросшем, как уродливый гриб к стройному стволу бука, к идеально ровным прямоугольникам лагерей, у каждого солдата и даже нестроевого легионера, а зачастую — и у раба есть в этой кишке временная жена. И временные дети.

Когда солдат отслужит свои двадцать лет, он получит землю или выходное пособие и официально женится на своей подруге. Или — что тоже бывает — уедет в Италию к старой жене. Это если солдат успел жениться до вербовки в легион.

Забавно. Когда легион выступает в поход, за ним движется гигантский хвост с женщинами, детьми и шлюхами. То есть женщин хватает.

А философы до сих пор шутят о целых стадах овец, которых гонят за легионами с одной-единственной целью… м-да. Философы все-таки оторванные от реальности люди.

Я бы не удивился, если бы какой-нибудь философ, завербуйся вдруг в легион, первым делом бы потребовал бы положенную ему козу.

Ученые люди зачастую такие идиоты.

Дорога спускается с холма, огибает другой. Нам все чаще попадаются на пути грузовые повозки. Самое интересное, что все легионеры, что едут с повозками, — вооружены. И даже легионные рабы, отправляющиеся за дровами, едут в лес не иначе, как в сопровождении охраны.

Неуютная провинция Германия. Даже здесь, где легионы обжились, как в родной Италии…

Неуютная.

Мы выезжаем на дорогу, ведущую к главным воротам лагеря. Традиционно они обращены на юг. Все наши лагеря одинаковы — вплоть до смешного. Хотя в этом наша сильная черта.

Мы, римляне, умеем находить и присваивать лучшее. Воры в некотором роде.

Ганнибал, напугавший наших предков во время Пунических войн, сделал то, чего сам не ожидал, — он научил их воевать. Война с Карфагеном научила наших предков строить флот и сражаться на море, правильно использовать конницу и убивать слонов. А главное — Ганнибал приучил нас не сдаваться.

Мы теряем в сражении под Каннами шестьдесят тысяч солдат. Мы не сдаемся. Мы набираем новое войско. Заново вооружаем и обучаем его. И снова идем в бой. Ганнибал снова разбивает нас — и снова встречается со свежим войском. Рим тогда почти обезлюдел. Все ушли на фронт.

Вот что главное. Вот почему мы непобедимы.

Если ты видел Рим во время побед — ты не знаешь Рима. Рим нужно увидеть во время поражения. Тогда можно понять, почему мы непобедимы.

За следующим поворотом я вижу тренировку легионеров на лугу рядом с лагерем. Место вытоптано так, что там почти не осталось травы. Копыта мягко стучат. Когда мы подъезжаем к главным воротам лагеря, нам навстречу выходит тессерарий — начальник караула. Кто сегодня дежурный? По чину тессерарий младше центуриона, но когда-нибудь рассчитывает им стать. Но для начала ему придется дорасти до сигнифера когорты, то есть до ее знаменосца и казначея. Все солдатские сбережения хранятся у него, в том числе и похоронная касса.

Тессерарий смуглый, невысокий, с кривыми ногами.

Я тяну повод, останавливаю коня. Он фыркает, переступает. Всадники позади меня чему-то смеются.

— Стой, кто идет! — кричит часовой. Словно мы находимся за милю от него.

Тессерарий видит мой панцирь, мою охрану. И все равно говорит:

— Пароль?

Я киваю: хорошо. Чужим в лагере не место.

— Понятия не имею. Я — Гай Деметрий Целест, ваш новый легат.

Тессерарий не исполняется добрыми чувствами, как вроде бы должен.