Книга Когда цветут эдельвейсы - Владимир Топилин

Ольга лежала на нарах, согнувшись калачиком, и кроме теплого спальника натянула на себя еще два ватных одеяла. Давно протопившаяся печь холодила льдом жести, но температура в избушке все же была плюсовой: бревенчатые стены отдавали тепло и пока еще не уступили морозу.

Он дотронулся до ее плеча и с опаской повернул на спину. Облегченно вздохнул. Жива! Но ничего не понимающие мутные глаза испугали. Потрогал лоб — словно раскаленная печка! Достал из аптечки градусник, с трудом запихал под мышку, через пару минут посмотрел — сорок градусов! Волосы встали дыбом. Тут же хаотично стая рыскать по мешкам и ящикам в поисках упакованных одноразовых шприцев и нужных ампул. Чертыхаясь про себя, наконец-то нашел то, что нужно. Неумело набрал лекарство и, кое-как приловчившись, поставил. За одним уколом — еще пару, и лишь после этого немного успокоился, ожидая результата. Растопил печку и, присев на чурку, дрожащими руками прикурил сигарету'.

Васька уже понял, что Ольга сделала с собой, и в подтверждение своих догадок тусклым взглядом смотрел на окровавленные тряпки, валявшиеся на полу. Тут же лежал и кусок медной проволоки, остро заточенной напильником...

«Эх, Оля-Оленька! Дуреха! Что же ты наделала? Зачем?» — носилось в голове.

За первой сигареткой — вторая... третья... В избушке становилось жарко и дымно. Он приоткрыл скрипнувшую дверь.

На этот звук девушка зашевелилась и полуоткрыла бессознательные глаза. Губы дрогнули и что-то зашептали, но, сколько бы он ни прислушивался, так ничего и не мог понять из ее сумбурных фраз.

Температура спала, Ольге стало полегче, но все так же, не приходя в себя, она успокоилась и уснула. Васька же вскипятил и заварил крепкий чай-чифир, напился до мути в глазах и, разложив перед собой на столе шприцы и ампулы, приготовился к самому худшему.

Всю ночь, не сомкнув глаз, Васька боролся за ее жизнь. Лишь забрезжил рассвет и маленькая стрелка часов застыла на цифре восемь, он включил рацию. Несколько минут вызывал базу, пока из динамика не ответил глухой, далекий голос:

— База на связи!

— Срочно прошу санрейс! — словно заклинание проговорил Васька. — У меня ЧП...

21

Шоколадным мячиком молнии-аскыра, стремительно скачущего по плотному одеялу снега в поисках добычи, летели короткие зимние дни. Между двух зорь — утренней и вечерней — становилось все меньше светового времени, а холодное, не греющее декабрьские дни солнце едва вставало над белковыми вершинами, чтобы тут же упасть в угрюмую тайгу.

Батюшка мороз, ставший в эту лютень полновластным хозяином древнего мира, взял на себя обязанность «греть пятки» волосатикам: тем же быстрым соболям, выносливым росомахам, пышнохвостым белкам, игривым горностаям и юрким ласкам. Гоняя их в поисках пищи, он заставлял расшивать покрывало матушки зимы четками и стежками многочисленных следов на протяжении восьмимесячного царствования над диким краем восточносаянских белков.

Иногда, несколько смягчаясь, он уступал место кровной сестре непогоде, приносящей с собой стремительный ветер и обильный снегопад, которые заполняли своим непроглядным танцем весь белый свет. Вот тогда-то белые мухи давали волю своим крыльям: летели из низких туч вниз, старательно увеличивали трехметровый слой шубы, укутавшей землю.

Незаметно подходили новогодние праздники, а значит, и окончание очередного охотничьего сезона. По предварительному сговору с базой каждый охотник района уже знал время прибытия вертолета и поэтому заблаговременно закрывал свои путики, расстораживал капканы, упаковывал на лабазы оставшиеся продукты и приводил в порядок оставляемые до следующей осени избушки.

Затем наступали томительные дни ожидания «вертушки».

Как всегда, в назначенный день что-нибудь да случалось: либо свирепствовала непогода, либо не было машин, либо топлива (что в последнее время стало обычным явлением), либо на то были еще невесть какие причины.

В ожидании своего часа пик сидевшие по избушкам штатники без конца пузырили крепкий чай, мяли на нарах бока, сжигали последнее питание и отводили истосковавшуюся душу разговорами с братьями по оружию.

Как всегда, в динамике можно услышать охотничьи байки, небылицы и колкие шутки мужиков, подначивающих того или иного рассказчика. Ожидание предстоящих праздников и скорые встречи с родными поднимают всем настроение.

Мрачен лишь Васька: он редко включается в общий разговор, слушает и не слышит слегка похрипывающий динамик, постоянно смотрит в одну точку, хотя и ничего не видит. Много курит, а вместо еды «хлюпает» чайник за чайником «купеческий» чай. Сейчас он далек от реальности, его мысли где-то там, в мире людей, они разыскивают и не могут найти дорогого, любимого человека.

Вот уже две недели, как Ольгу' вывезли из тайги на «двойке», и все это время о ней ничего не известно. След терялся в районной больнице, все его попытки узнать что-нибудь через промхоз оканчивались неудачей.

Васька тешился мыслью, что все будет хорошо, что Ольга до сего дня все еще лежит в стационаре, но какая-то нудная раздражающая нотка противоречила, как будто предсказывала совершенно другое.

Не находя ответа на свои вопросы, он тяжело вздыхал, грустно переводил взгляд на выглядывающую из-под нар собаку, который раз спрашивая:

— Что, милая, где же наша хозяйка?

Словно понимая, Волга уводила глаза в сторону и ответно вздыхала.

Васька очередной раз перечитывал до боли знакомые строчки девичьего дневника, из которого он узнал обо всех чувствах и ощущениях Ольги от первого дня в тайге до того момента, когда росомаха разграбила лабаз. Но больше всего ему почему-то нравились ее стихи: они трогали самое уязвимое — душу. И хотя стихи были написаны неумело, в них искренне и по-живому говорилось о дорогих Васькиному сердцу местах, отчего уже много раз он вновь перечитывал рифмованные мысли:

Солнце встанет над горной вершиной,

Свежий ветер разбудит тайгу,

И гортанным кряхтеньем кедровка

Поприветствует утра зарю.

Забубухав тугими крылами,

В крону кедра усядется царь —

По-гусиному вытянув шею,

Краснобровый красавец- глухарь.

Оглядев подбелочья просторы,

Глухо скиркнет — команду подаст,

Преклонясь перед таинством жизни,

Благодарность природе воздаст.

Подчиняясь исконному зову,

Нарушая покой тишины,

Дикий мир соберется на почесть

Долгожданной прекрасной весны.

Нарушая границы закона,

Рядом встанут медведь и марал,

Соболь, белка, лисица и ворон,

Кабарга, что плодится у скал.

Не пугаясь клыков росомахи,

Что преследует в стужу и в зной,