Книга Великая разруха. Воспоминания основателя партии кадетов. 1916-1926 - Павел Долгоруков

Казалось бы, что такие задачи были вполне естественны и надо было идти навстречу главнокомандующему, раз он искал общественной опоры, но Русский совет встретил враждебное отношение не только среди левых партий, не признававших армию, но и среди большей части Политического центра, который не знал и не понимал армии.

К сожалению, долгие переговоры не привели и к представительству казаков. Соединенный совет Дона, Кубани и Терека потребовал около половины мест своим представителям и предъявил ряд требований, до права самостоятельного сношения с иностранными державами включительно (!). Как ни странно было это последнее требование, препираться из-за этого, по-моему, не стоило. Бог с ними, пускай сносились бы, все равно ничего из этого не вышло бы.

Для популяризации условий жизни армии на чужбине я взялся выпускать гектографированную официозную еженедельную информацию «Д. и Л.» (инициалы мои и Львова, который предполагал сначала сотрудничать). Сведения я получал из штаба и из частей, а информацию посылали в русские газеты, некоторым учреждениям и лицам во все страны. За два года ведения мной этого дела было выпущено в Константинополе и Белграде более ста бюллетеней, и, при оторванности Лемноса, Галлиполи и Балканских стран от прочей эмиграции, они сыграли известную роль в усвоении этой последней истинного положения и задач переброшенных и сохраненных остатков армии, что, особенно в начале, мало кому было известно и ясно. Из газет всецело поддерживало армию и печатало мою информацию «Общее дело» Бурцева, которое в 1921 году прекратило свое существование, а также несколько маленьких провинциальных газет, в том числе «Новое время», газета монархическая и националистическая. «Руль» систематически информацию не печатал и вообще почти игнорировал армию, а левая пресса была клеветническо-враждебна армии. Отсутствие внепартийной национальной газеты, стоящей на платформе армии, нами очень болезненно ощущалось. Теперь этот пробел в значительной мере пополнен выходом «Возрождения», на которое армия может вполне рассчитывать.

Чтобы лично узнать, в каких условиях очутилась наша армия, всего через месяц после эвакуации, в середине декабря я посетил Галлиполи.

Галлиполи, маленький городок с развалиной-крепостью у входа в Дарданелльский пролив, перешел после войны к Греции. Он весь в развалинах от землетрясений и от перекидной бомбардировки союзников через полуостров. Я встретился там с одновременно прибывшим Врангелем, возвращавшимся с Лемноса.

О Галлиполи существует целая литература, и я не стану подробно описывать те лишения и ужасные условия, в которых находилась армия в городе и в лагере в шести верстах от него, переброшенная сюда зимой. Подробный отчет мной представлен Врангелю и в ПОК. Еще только что начинали устраиваться. Впоследствии условия, благодаря исключительной энергии Кутепова, улучшились. В городе жило тоже в отвратительных условиях много семей офицеров и солдат. Сначала даже некоторые жили в пещерах и под лодками. Женщины и дети часто ютились в комнатах разрушенных домов с тремя стенами или без потолка, завешивая и заделывая бреши досками или материей. Госпитали были еще в самом примитивном состоянии, большинство больных лежали на полу, медикаментов и инструментов почти не было. Потом американцы снабдили всем этим; заразные больные различными болезнями лежали вместе.

Так как Врангель уехал в лагерь на автомобиле с французским адмиралом Ле-Боном, а мне хотелось видеть смотр войск, то я пошел в лагерь пешком по холмистой грязной дороге. Вдали виднеются горы азиатского берега пролива. По дороге в город шли солдаты с сучьями, так как топливо в город доставлялось с гор за лагерем, а обратно они несли по два-три кирпича с развалин города для кладки печей в лагере.

Лагерь расположен в долине. По одну сторону речки – четыре кавалерийских полка, по другую – четыре пехотных расположены в больших французских палатках. Я застал конец смотра, когда Врангель в сопровождении адмирала Ле-Бона здоровался с двумя последними полками и говорил им речь. Люди с восторгом встречали своего главнокомандующего.

Сразу уже можно было видеть, что это войска, кадр армии, а не сброд людей. После смотра Врангель беседовал с генералитетом и с командирами полков в палатке, и, хотя беседа была очень интимная и касалась больных мест, коих было немало, Врангель пригласил меня, штатского, присутствовать, как бы подчеркивая необходимость связи армии с общественностью. По окончании беседы я испросил у него позволение посещать лагерь для бесед и высказал уверенность, что общественность поддержит армию и что мы, со своей стороны, должны опираться на армию как на твердый фундамент, так как она символ борьбы с большевиками, вывезла из России и сохранила общие всем нам национальные лозунги этой борьбы. На обратном пути в автомобиле, в котором мы ехали, Кутепов рассказывал Врангелю о затруднениях, чинимых французскими властями. Комендант и гарнизон были французские. На караулах стояли преимущественно чернокожие сенегальцы, «сережки», как их звали русские солдаты.

В это время баронесса Врангель, сопровождавшая мужа, была в дамском комитете и посещала русские учреждения в городе. Врангель в тот же день уехал в Константинополь, и союзники не разрешали ему более посещать Галлиполи и Лемнос. Боясь присутствия русской вооруженной силы, они по предписанию из Парижа и Лондона старались всячески распылить армию и трактовали ее как беженскую массу. Недомогавший Кутепов свалился на другой день в тифу, и я его больше не видел.

Остановился я в штабе, в комнате с молодыми штабными офицерами, большею частью инвалидами. Так как мне не было койки, то я спал на полу, даже не подостлав мое жиденькое пальто, которым покрывался вследствие сильного холода ночью. Начальником штаба был генерал Достовалов, который произвел на меня неважное впечатление. Впоследствии он передался большевикам и служит теперь в СССР.

Три дня подряд я ездил в лагерь и вел беседы с офицерами в каждом полку отдельно. Сначала я спрашивал о нуждах и записывал их, а потом вел политическую беседу. Офицеры, оторванные от всего мира, очутившиеся внезапно в пустынном Галлиполи, слушали меня с огромным интересом. Из-за недостатка времени приходилось кончать беседу. Как я писал в отчете, «армия висела тогда на волоске» и нужна была огромная сила воли Врангеля и исключительные административные способности и энергия Кутепова, чтобы сохранить этих людей в лохмотьях, почти без оружия, в тисках международных условий, как войско. Оказывается, около половины людей не присутствовали на смотру Врангеля из-за недостатка обуви и одежды. Моего племянника (Ахтырского полка) я застал в рваной шинели, надетой на рваную рубашку, без верхнего платья. Я ему привез водки, закуску и табаку. Он тут же с товарищем все выпил и съел с жадностью, а потом с наслаждением курил. Они здесь курили сухие дубовые листья вместо табака. Из-за массы работы по оборудованию лагеря строевые занятия еще не начинались (они были введены впоследствии). Офицерам самим было не ясно, кто они, беженцы или воины, и что их может ожидать. Их старались распылить французы, большевистская пропаганда и… к стыду, часть эмиграции и русской прессы. Я их старался ободрить, сравнивал их с сербами, принужденными бежать во время войны на Корфу, со знаменитой тысячью гарибальдийцев, у которых, казалось, все было потеряно и которые в конце концов победили и создали объединенную Италию, и т. д. Тяжело было им говорить все это, зная их лишения. Они недоедали при голодном французском пайке, денег, чтобы прикупить хлеба, не было, ночью зябли, так как печи только еще начали складывать в палатках. Не было мыла, стирали в речке без мыла. Бани только что начали копать. Не было белья, посуды, одна кружка на 5—6 человек. Спали без коек, на земляном полу или на досках и так тесно, что старались поворачиваться с бока на бок разом вместе, и т. д. Вечером рано ложились, потому что не было освещения. Великим постом это был уже благоустроенный лагерь с проложенной дековилькой к морю, с конной тягой и ежедневно производилось строевое учение. В городе я тоже беседовал с расквартированными в нем частями, посетил все лазареты и учреждения. При мне прибыл американский представитель и открыл склад с предметами оборудования. Городской и Земский союзы тоже потом прислали своих представителей. Особенно Земский союз принес существенную пользу.