Книга Варяги и Русь. Разоблачение «норманнского мифа» - Степан Гедеонов

Олег, Игорь и Святослав клянутся славянскими божествами Перуном и Волосом. Каким образом могли норманнские жрецы, писавшие договоры руническими северными письменами, заменить славянскими божествами, как мнимого изобретателя северных рун Одина, так и Тора, Ньорда и Фрею?

Наконец, если допустить греко-норманнскую редакцию или норманнский перевод договоров, откуда взялись славянские экземпляры, помещенные в летописи? Для кого писались они? Для норманнов Höelgi, Ingwar'a и?… норманнское имя Святослава мне неизвестно.

Шафарик, Погодин и все вообще исследователи, имеющие голос в вопросах славянской филологии, принимают болгарское начало в языке договоров.

Вернейшим признаком болгарского перевода должно почесть те места договоров, в которых Нестор или его списыватели не заменили своим (у болгар не существующим) собирательным русь, болгарское множественное руси. Напр.: «и жаловатися почнуть руси», «да на роту идуть наши хрестеяни руси».

Договоры переводились в Константинополе греческими болгарами по приказанию византийского двора для лучшего и вернейшего объяснения принятых со стороны языческой руси обязательств. Русь получала переводы не в смысле оригиналов, как думал Эверс, а только для памяти, как греки и персы — переводные экземпляры договорных грамот в Менандровом описании. К торжественной церемонии ратификации, происходившей в присутствии императоров и всего греческого двора, вероятно, принадлежали: 1) вписывание поочередно имени каждого из русских послов в заготовленный уже заранее договорный акт на греческом языке; 2) изустные клятвы и заклинания старшего из послов и присягание самих императоров; 3) приложение императорской подписи к экземпляру, шедшему от греков к руси; печатей русских послов к экземпляру, шедшему от руси к грекам; 4) торжественный обмен оригиналов. — Выдавались ли тут же русским послам или позднее болгарские переводы, решить мудрено; верным кажется, что русь получали: 1) греческий оригинал (снабженный императорской подписью) договора, шедшего от греков к руси; 2) греческую копию с (писанного по-гречески) договора, шедшего от руси к грекам; 3) болгарские переводы с того и другого. — Что было в самом деле так, а не иначе, я заключаю из тщательного палеографического исследования тех экземпляров, которыми пользовался Нестор при внесении договорных грамот в свою летопись.

От договора Олегова он имел болгарский перевод экземпляра, шедшего от руси к грекам. Он внес его целиком в свою летопись.

От договора Игорева: 1) греческую копию с договора, шедшего от руси к грекам; оригинал находился в Константинополе; 2) болгарский перевод экземпляра, шедшего от греков к руси. — Переводный экземпляр договора, шедшего от руси к грекам, был, вероятно, уже затерян в конце XI — начале XII столетия; к этим предположениям я приведен следующими соображениями.

Мы уже видели, что в начале и в конце Игорева договора речь идет от руси; в середине, т. е. в статьях собственно договорных, юридических — от греков. Эверс заметил эту несообразность. Он говорит: «Договоры отличаются друг от друга по форме; Олегов составлен совершенно как настоящий мирный трактат между двумя независимыми народами(?); но в Игоревом, в противность всем формам обыкновенного договора, являются говорящими и договаривающимися одни греки». Очевидная и непростительная неверность. Греки являются говорящими и договаривающимися только в середине договора от слов «А великий князь руский и боляре его да посылають въ греки» и пр. до слов «напсахомъ харатью сию, на ней же суть имяна наша написана» включительно. Выражения: «мы отъ рода рускаго»; «мы же, елико насъ хрестилися есьмы» принадлежат руси, а не грекам, почему и Эверсово объяснение, будто бы Игорев договор был только позднейшим дополнением Олегова, не имеет значения. Сам Эверс сознает, что оригинальные проекты договоров были изготовляемы греческими чиновниками на греческом языке, а переводы вручаемы руси греками; могла ли византийская канцелярия составить дипломатический акт до той степени несообразный с законами здравого смысла, акт, в котором сначала говорит русь, потом греки, потом снова русь? Ясно, что внесенный в летопись Игорев договор составлен из выбора и соединения двух различных источников и редакций. Начало и конец переведены самим Нестором с находившейся у него греческой копии оригинала, шедшего от руси к грекам и содержавшей греческое начертание имен послов Игоревых. На русский источник указывает собирательное княжья вместо князей: «Послании отъ Игоря великаго князя рускаго, и отъ всякоя княжья, и отъ всехъ людии Руския земля». На перевод Нестором с греческой копии, а не болгарами с оригинала, указывает отсутствие в конце Игорева договора числа, года и месяца, выставленных в договоре Олеговом и, без сомнения, внесенных и в оригинальный греческий экземпляр, хранившийся в Константинополе, и в выданный императорской канцелярией Игорю (но затерянный в Киеве) болгарский с него перевод. Середина договора выписана буквально Нестором из переводного болгарского экземпляра греческого оригинала, шедшего от греков к руси. Полагал ли Нестор достаточным представить этот акт в его составной форме? Думал ли он переработать его впоследствии, согласно его назначению? Считал ли он себя неспособным, даже при помощи болгарского экземпляра, к переводу условных статей русским юридическим языком? Каждое из этих предположений имеет свою долю вероятности. Дело в том, что русского летописца (уже внесшего в свой временник копию с договора Олегова) более занимал договор, шедший от руси к грекам, нежели шедший от греков к руси; почему, за неимением славянского экземпляра его, он счел нужным перевести начало и конец с греческого; середину же, как содержащую одинаковые в том и другом экземпляре условия, выписал целиком из болгарского перевода. При этих обстоятельствах искажение имен в обоих договорах совершенно понятно. В Олеговом Нестор имел перед собой болгарскую транскрипцию русских имен, писанных греками; в Игоревом греческое начертание этих имен. А как греки писали варварские имена, нам известно; Менандр, имевший перед глазами подлинник договора, заключенного с персами, называет персидских послов небывалыми персидскими именами. Да и западнославянские имена, коих встретим немало в договорах, были чужды руси и болгарам почти наравне с иноземными; польское Mesko (сокращенное Mecislaw) пишется в летописи: Мъжекъ, Межецъ, Межька, Межьско; полабское Mstivoi — Мстиуй; Leško — Лестько, Лестичь и пр. Русский летописец XIII столетия пишет Власлов вместо Wlaslaw: «Той же самодръжецъ Власловъ, его же св. Савва именова Владиславъ». То же самое можно сказать и о западных летописцах. Сацавский монах, списывая кведлинбургские летописи, сохраняет немецкие искажения славянских имен: Abottriti, Misacho и пр. Длугош пишет Radzyn вместо Радим; Sczyg вместо Щек. Нестор исправляет только уже слишком ему известные имена; остальные поправки: Улеб вместо Улеп; Якун вместо Акун; Свирко вместо Сфирко — сделаны позднейшими списывателями, угадывавшими славянские имена под греческим искажением.

Принимая в соображение многочисленные варианты русских имен в договорах, я отношу к славянскому началу в договоре Олеговом следующие:

Вельмуд (вар.: Велмуд, Велмид, Веремуд, Веремунд, Вельмудр, Фьвелим). Тобиен думает о составлении формы Вельмудр из велий и мудрый. Но конечное — р явно пристало к форме Вельмуд от следующего Рулав, как начальное ф- в форме Фьвелим от предыдущего Фарлоф. Я указал в другом месте на равнозначимость коренных вел и ол: как Волин и Велин, Ольгощь и Велегощь, Олстинь и Велестинь, Olen и Welen, так Olomut и Вельмуд; отличие в произношении по наречиям.