Книга Пифагор - Игорь Суриков

Эта последняя версия и вправду выглядит смехотворной. Даже простоватые спартанцы, конечно, не приняли бы свинцовые монеты за золотые. Впрочем, вполне возможно, что Поликрат добился успеха, сочетая силу и хитрость, как он всегда и делал. Как бы то ни было, знаменателен уже сам тот факт, что спартанцы — лучшие воины Греции, обычно возвращавшиеся на родину с победой, — на сей раз ушли несолоно хлебавши. Это одно из редчайших поражений в спартанской военной истории интересующей нас эпохи. Правда, к дальним морским экспедициям спартанцы тогда совсем не были привычны; у них усиленно культивировалось сухопутное боевое искусство. Но всё же триумф самосского тирана от того почти не умаляется.

Естественно, после столь блестящей победы его слава стала еще более громкой, планы — еще более амбициозными. «Поликрат, насколько мы знаем, первым из эллинов, если не считать Миноса, кносского царя, и тех, кто в прежнее время еще до него господствовал на море, задумал стать владыкой на море. Со времени героической эпохи по крайней мере до Поликрата никто не стремился покорить Ионию и острова» (Геродот. История. III. 122). Таким образом, удачливый самосец пожелал сравниться с самим Миносом — мифическим древним царем Крита, который, согласно легендам, властвовал на Эгейском море и брал дань со всех прибрежных и островных городов. Такое морское владычество греки обозначали термином талассократия. Поликрат уже немало продвинулся по этому пути.

Поликрата можно было назвать настоящим «баловнем судьбы». Во всём ему везло, он отличался постоянной удачливостью. За что бы он ни брался, счастье благоприятствовало ему. Двор его был блистателен; туда съезжались со всего эллинского мира известные интеллектуалы, такие, например, как знаменитый поэт-лирик Анакреонт или Демокед — один из крупнейших медиков того времени.

И вот парадоксальным образом среди греков пошла молва, что самосский тиран слишком уж возвысился, что боги обязательно накажут его за это. Дело в том, что в древнегреческом религиозном мировоззрении достаточно значимое место занимала своеобразная идея «зависти богов»[106]. Считалось, что обитатели Олимпа — ведь им «ничто человеческое не чуждо»! — могут разгневаться на смертного, который достиг «чрезмерного» процветания.

Желая отвратить немилость небожителей, тиран решил пожертвовать им какую-нибудь особо дорогую для себя вещь. Широко известен красочный рассказ Геродота о «перстне Поликрата»; этот сюжет неоднократно использовался литературой последующих эпох:

«Он стал размышлять, потеря какой драгоценности больше всего огорчит его. А обдумывая, Поликрат вспомнил вот что. Был у него смарагдовый перстень с печатью, в золотой оправе, который он носил на пальце, — изделие самосца Феодора, сына Телекла. Этот-то перстень Поликрат и решил забросить и поступил так. Посадив людей на пятидесятивесельный корабль, он сам поднялся на борт и приказал затем выйти в море. Когда корабль отошел далеко от острова, Поликрат снял перстень и на глазах у всех своих спутников бросил в море. После этого он отплыл назад и, опечаленный потерей, возвратился во дворец.

А спустя пять или шесть дней после этого случилось вот что. Какой-то рыбак поймал большую красивую рыбу и решил, что это достойный подарок Поликрату. Рыбак принес рыбу к воротам дворца и сказал, что желает предстать перед Поликратовы очи. Когда желание рыбака было исполнено, он подал Поликрату рыбу со словами: "Царь! Поймав эту рыбу, я не захотел нести ее на рынок, хотя и живу от трудов рук своих. Я решил, что она достойна тебя и твоего царства. Поэтому я приношу ее тебе в дар". А Поликрат обрадовался таким словам и отвечал: "Ты поступил прекрасно. Я благодарю тебя вдвойне: за речь и за подарок. Приглашаю тебя на обед". Рыбак, польщенный, отправился домой, а слуги выпотрошили рыбу и нашли в ее брюхе тот Поликратов перстень. Увидев перстень, они тотчас же с радостью понесли его Поликрату. Отдавая перстень, слуги рассказали, как он нашелся. А Поликрат понял тогда, что это божественное знамение…» (Геродот. История. III. 41—42).

Для греков этот случай означал, что боги окончательно отвернулись от Поликрата, раз они не пожелали принять его дар и вернули перстень. Люди говорили так: «Поликрат не кончит добром, так как он преуспевает во всем и даже находит то, что сам забросил» (Геродот. История. III. 43). Его стали считать окончательно обреченным. И когда через несколько лет персы заманили самосского тирана в ловушку и подвергли его чрезвычайно мучительной смерти, никто особо не удивился: чего-то подобного ждали уже давно.

На Самосе за гибелью Поликрата последовал целый ряд трагических событий. Освободившийся престол сумел захватить секретарь Поликрата Меандрий, провозгласивший себя тираном. Но тут на сцене появилось новое действующее лицо. Точнее, не совсем новое, ибо этот человек нам уже знаком: Силосонт, младший брат убитого Поликрата. Выше упоминалось, что он помог Поликрату захватить власть в полисе, но впоследствии им же был изгнан.

Силосонт отправился в Египет, и там ему невероятно повезло: выпал случай оказать услугу молодому персидскому вельможе Дарию. И услуга-то была невелика — Силосонт всего лишь подарил Дарию свой плащ, который тому очень понравился. Но персы умели помнить добро и платить за него по заслугам.

Кто же мог тогда предполагать, что через несколько лет Дарий станет всесильным владыкой громадной Персидской державы?! Когда это произошло, Силосонт отправился к царю и напомнил ему о своей услуге. Разумеется, Дарий — прямо как в сказке — предложил греку просить, чего он только пожелает. Силосонт желал одного: власти над родным Самосом, которая, как он считал, принадлежит ему по наследственному праву.

Дарий дал ему в помощь войско во главе с полководцем Отаном. Предполагалось осуществить новый переворот в мягкой форме, без жертв. Однако Меандрий и самосцы оказали персам сопротивление. Тогда Отан «…позабыл о повелении Дария при отъезде не убивать и не продавать в рабство ни одного самосца, но отдать остров Силосонту неразоренным. Поэтому, нарочно больше не думая об этом повелении, Отан приказал убивать всех, кто попадется, взрослых и детей… Меандрий же, которому удалось бежать с Самоса, отплыл в Лакедемон… Персы же, опустошив Самос, отдали обезлюдевший остров Силосонту» (Геродот. История. III. 147—149).

Вот при таких горестных обстоятельствах славный остров утратил свою независимость и попал под персидское владычество. А Силосонт правил им в качестве вассального тирана. Со временем Самос кое-как восстановился, но былого блеска и процветания уже не достиг.

Если бы Пифагор в пору этих неурядиц находился еще на Самосе, то, не исключено, и его ждала бы печальная судьба — гибель или персидский плен и рабство. И тогда история мировой философии и науки осталась бы без одной из крупных фигур. Ведь в самосский период своей деятельности герой нашей книги, в общем-то, не успел еще совершить ничего значительного.

Однако Пифагора в тот момент на родине уже не было. И гибель Поликрата, и последовавшие за этим смуты, и персидская оккупация Самоса — всё это происходило в его отсутствие. Пифагор находился далеко на западе.