Книга Когда она меня убьет - Елена Богатырева

— А что? — улыбнулась Ева. — Втроем не так страшно выглядеть идиотами. И на случай, если он решит спустить нас с лестницы, представительность Кирилла будет весьма кстати.

Я сделал для всех кофе, и мы пили его молча. Каждый думал о чем-то своем.

Не знаю, о чем думала Ева, но Кира наверняка думал о том, каким чудесным образом он вляпался в чужую историю и кто дернул его за язык предложить свою помощь и участие. А я испытывал странное возбуждение и одновременно разочарование. Так, разгадывая загадки, кто-то из детей может предложить залезть в конец книги и прочесть разгадку того, что так долго не удается решить. И сразу же возникает всеобщее возбуждение от того, что так все просто и сейчас все выяснится, но и разочарование тоже от того, что покров неопределенности, тайны, невозможности разгадки сейчас будет снят и все закончится.

Еще я пытался думать так же как Кира — здраво. Допустим, никакого перемещения во времени не существует… На этом месте я рассмеялся вслух, и Ева с Кирой посмотрели на меня.

— Нет-нет, — покачала я головой. — Это я о своем. Что-то у меня с логикой.

И снова принялся думать. На этот раз как человек совершенно нормальный. Перемещения во времени не существует. Это известно каждому ребенку. Это известно всем. Я единственный человек в мире, который усомнился в этом в последнее время. Я — не в счет. Если нет никакого перемещения, то что за странный дневник я читал?

Счесть его бредом умалишенной, как я поначалу и решил, не представлялось возможным по нескольким причинам. Если такую ерунду, как дата начала истории — первое марта, — можно смело отмести, назвав совпадением, розыгрышем или трюком, то оставались еще мои шрамы и история, которую поведала мне Ольга Владимировна. Сейчас все казалось мне подстроенным. Ведь все это время я замечал совпадения, а мог бы сосредоточиться на различиях. И тогда бы увидел все в ином свете.

Ведь, когда мы читаем книги или смотрим фильмы и оказывается, что герой родился с нами в один месяц и день, а случается, наверно, что даже в один год, мы не считаем, что между нами возникает какая-то кармическая неразрывная связь. Мы считаем, что это забавное совпадение, не более. Что же случилось со мной, что я, человек неглупый, с высшим образованием, пусть даже и гуманитарным, без пяти минут кандидат наук, без десяти минут научный работник, поверил вдруг, что чудеса случаются? Почему же…

Я посмотрел на Еву и понял, почему. Потому что чудеса действительно случаются. Вот ведь Ева сидит у меня на кухне и пьет маленькими глотками кофе. И мне не нужно объяснять себе — что она тут делает. Она здесь, потому что она здесь и должна быть. Потому что нас с ней что-то связывает. И если это не наши отношения с ней во всех предыдущих жизнях, тогда — что же?

Она вот снилась мне почти каждый день, она проходила мимо, не смотрела на меня, здороваясь, а я-то знал, что Ева — моя. Откуда я это знал, если не существует кармы и всех этих наших с ней романов в других жизнях? Тут я вспомнил про собственный портрет, который нашел в комнате Евы, и спросил:

— А ты нарисовала меня по памяти?

Кира посмотрел на меня как доктор, которому очень хочется измерить больному температуру. И Ева тоже смотрела на меня странно.

— Нет, — ответила она. — У меня плохая зрительная память.

— А как тогда?

— Вот и я не понимаю, — ответила Ева, сверля меня взглядом.

То ли она не хотела обсуждать это при Кире, то ли сердилась на то, что я нагло проник в ее комнату, а теперь вместо извинений пытаюсь еще что-то выспросить о подсмотренном там.

Ева ушла домой, узнавать необходимый нам адрес. Мы с Кирой оделись и, пикируясь на счет того, как нас встретит совершенно незнакомый человек, к которому мы с утра нагрянем с вопросами мистического характера, решили покурить на лестничной клетке. Я открыл дверь и столкнулся с Ингой.

— Привет, — улыбнулась она. — Ты уходишь?

Минуту назад мне казалось, что все наши страхи — детская забава, так, от воспаления нервов, от переутомления влюбленности. Еще минуту назад я готов был самой смерти бесстрашно смотреть в глаза. Смерти — да, но не Инге. Я не успел ничего ответить, как раздались шаги, и на лестнице появилась Ева. Она ничуть не смутилась. Взяла под руку Киру и сказала:

— Нас необязательно провожать, мы дорогу знаем.

Инга внимательно посмотрела на Еву. Потом — на меня, подняв бровь.

— Так мне с вами… — начал мямлить я.

— Мы справимся, — пообещала Ева. — Ты нас недооцениваешь.

И потащила Киру вниз.

Я остался.

Лучше бы я остался наедине со смертью.

Нет, вру.

Но лучше бы я пошел с ними, это точно. Инга была серьезна как никогда. Она, собственно, никогда и не была раньше серьезной. Лишь раз я заметил в ней некоторую жесткость, когда она позвала меня в теплые края. Но тут на ее месте некоторые бы обиделись не на шутку. А она лишь стала чуть серьезнее. Вам когда-нибудь хотелось открывать глаза женщине на то, что все ваши поцелуи и прочие телячьи нежности на самом деле пшик, и только? Так — зов природы. Без участия мозга и сердца. Мне, например, никогда не хотелось. Но я подсознательно чувствовал, что Инга пришла не просто так. Сейчас она возьмет меня за горло, и я буду вынужден ей либо врать, что, боюсь, у меня сегодня получится совсем не так убедительно, как обычно, либо сказать правду, на что у меня сегодня совсем не было сил.

— Как ты? — спросила Инга, и я усмехнулся.

— Смеешься?

— Нет, просто контекст насмешил. Ты спрашиваешь меня так, будто я в одиночке сижу, приговоренный к смерти…

— Что-то вроде этого, — ответила она и тоже улыбнулась. — Что скажешь?

— По поводу?

Я понимал, что тянуть время бесконечно мне не удастся, но мне было так не по себе, как будто и не было ночных бдений с реалистом Кирой, не было выводов относительно невозможности чудес и страхов из потустороннего. Я теперь вот смотрел на нее, и мне казалось, что все бывает. Самые невозможные вещи случаются на свете. Чудеса. Только почему-то от этих чудес веет могильным холодом. А я всегда был уверен, что чудо должно вызывать восторг.

— По поводу того, что нас ждет.

Все происходило как во сне. Реальность двоилась. Если представить, что нет никакого дневника, то она спрашивает как покинутая женщина, еще не знающая, что она покинута, и покинута самым жестоким образом — не ради другой, которая будет тоже покинута, а ради единственной, которую я буду любить всегда.

Но другая реальность, та, в которой существовал дневник и два круга нашей заколдованной жизни уже были сделаны и к концу подходил третий круг, превращала наш разговор в кошмарный сон. Который все снится и снится и медленно перетекает в смерть. Будто кома. Я помнил соседку, где-то в Голландии, видел ее лишь однажды. Это была розовая старушка с сиреневой головой, она улыбалась нам со своего порога и помахала даже, когда мы принялись вносить в дом вещи. А на следующий день с ней случился удар, и она впала в кому. И это длилось несколько недель, а потом она тихо умерла.