Книга Каллиграф - Эдвард Докс

И она сказала «нет».

И мое сердце остановилось.

И она с улыбкой смотрела на меня, а время и пространство сворачивались вокруг, мерцая и угасая, опускаясь на темную землю.

И я дал зарок объявить ее новым божеством и принести в жертву миллионы агнцев, если только она проявит ко мне хоть каплю милосердия, пока я не наложил на себя руки.

И наконец она прервала молчание и объяснила, что обещала выполнить спецзаказ «Тайме» в Филадельфии, а потому ей придется всю неделю провести в Америке. Ей очень жаль. А как насчет следующего вторника?

И мне удалось собрать воедино рассыпающиеся части своего «я» и пообещать позвонить ей в понедельник, чтобы уточнить время и место встречи, а к этому времени подобрать ресторан, если это ее, конечно, устраивает.

И она сказала: «Конечно», а еще – «Спасибо за неожиданно чудесный день».

И я пошел домой и провел ночь в нелепой пародии на сон.

Когда я рассчитываю на серьезную беседу с кем-либо, я всегда отправляюсь на такую встречу на метро. Я нахожу, что размышления, вызванные присутствием множества незнакомцев, ни с одним из которых мне не приходится разговаривать, стимулируют мозг; они помогают мне обрести большую восприимчивость. В самом деле, я всегда считал, что во время поездок по лондонской подземке мы получаем впечатления, схожие с теми, которые викторианские антропологи черпали в психиатрических лечебницах – те же зеленовато-черные тени, странные сквозняки и отдаленные стоны, шуршание мышей и шарканье человеческих ног. В таком месте время растягивается, сжимается или вообще исчезает. В таком месте слишком много света или слишком много тьмы, задымленного, прокопченного воздуха и невыразимого шума, горячего дыхания и хруста ломающихся костей, затаенного трепета и безумных конвульсий… В тот вечер, во вторник, я и мои спутники раскачивались и тряслись в вагоне, стараясь не смотреть друг на друга, не упасть и думать о своем. На станции «Площадь Пиккадилли», прокладывая путь к выходу сквозь тесную массу людей, жаждавших попасть в вагон, некоторые из нас сумели выйти на платформу. Потом мы поднялись на поверхность земли, чтобы вновь ощутить свежий воздух и заново удивиться погоде: порывам ветра, потемневшим небесам, предвестникам грядущей бури. Все это совсем не напоминало теплое сияние клонившегося к закату дня, который мы не так уж давно покинули, погружаясь в бездну подземного города. Такое впечатление, что Вест-Энд подписался на свое, отличное от остального Лондона кабельное метеовидение – с кучей эксклюзивных каналов.

Снова оказавшись в одиночестве, я стремительно двигался по Шафтсбери-авеню, разрезая толпы американских туристов, бродивших от ресторана к ресторану; рассекая скопления азиатских подростков, круживших в затененном пространстве аркад, говоривших с заметных акцентом, в приспущенных джинсах; мимо лежбищ бездомных, треплющихся по мобильникам, и группок футбольных фанатов, приехавших на выходные из Сандерленда, чтобы показать лондонцам, как надо развлекаться, а теперь уже безнадежно пьяных и потерявших ориентацию во времени; я пробирался сквозь толпы посетителей универмага «Маркс и Спенсер», и слушателей уличных музыкантов. Потом я свернул на Уордур-стрит, где компания спортивных болельщиков, в основном, тридцати с чем-то лет, обсуждала, какие ставки надо делать во имя реального и надежного выигрыша, а потом я оказался в районе Сохо, на улице Олд-Комптон, где созывали бойцов под свои знамена батальоны геев, а велорикши везли куда-то нарядно одетых девушек.

Я увидел ее в тот момент, когда вошел в бар. На ней был белый костюм – длинные, свободные брюки и плотно облегающий фигуру жакет, застегнутый на одну-единственную пуговицу. Она выглядела как существо из мира мечты Ива Сен-Лорана. И она сидела на моем любимом стуле, в дальнем конце зала – в том месте, откуда открывался самый лучший вид на все помещение и, главное, на дверь, через которую я как раз входил. Она тоже увидела меня и встала. На нее оборачивались. Разговоры замерли. Мне оставалось одно: идти прямо ей навстречу.

– Привет, Джаспер, как я рада вас увидеть, – она улыбнулась, и на мгновение я подумал, что сейчас она протянет мне ладонь для рукопожатия. – Я добралась сюда раньше, чем предполагала. Как у вас дела? Что нового?

– Спасибо, все в порядке, – я испытывал некоторое замешательство. – Вы прекрасно выглядите и заметно загорели. Должно быть, в Америке было жарко. А здесь полный хаос. Вам вчера удалось поспать?

– Да, спасибо. Правда, ужасно устала от опозданий самолетов.

Я отыскал глазами ее бокал, испытывая легкое волнение.

– Э… что вы выбрали? Я соглашусь на любой напиток.

– Хотите верьте, хотите нет, но сегодня у нас в программе перно. Конечно, это не самый лучший выбор, но мне нравится, как оно меняет цвет в бокале. Это вино напоминает мне о Сен-Тропезе – несмотря на то, что я там никогда не бывала. Наверное, вчера я что-то читала о нем в газетах.

– Хорошо, я закажу две порции.

– Не надо. Я взяла в баре карточку, и мне теперь нужно потратить больше пятнадцати фунтов, так что, пожалуйста…

– О! Ну, что же, хорошо, возьму порцию себе. Хватит этого, чтобы покрыть пятнадцать фунтов?

– Скорее всего, нет, но у нас полно времени. – Она встала и с видом стюардессы взмахнула рукой: – Прошу вас, садитесь.

Я послушался.

Бар «Ухо»: посредственный, потертый, пользующийся дурной славой; ротанговые стулья, кожаные диваны, столы из темного дерева и кремовые стены – все это принадлежало какому-то французу; мое любимое место свиданий перед ужином… Этот бар привык к ленивому покачиванию бедрами лондонских секс-символов, ищущих здесь спасения от изнуряющей скуки клубов Сохо и циничного внимания уличных зевак, и все же… Когда она шла по залу, присутствующим приходилось собирать в кулак всю свою волю, чтобы отводить от нее взгляд и возвращаться к своим разговорам, своей выпивке и своей жизни.

Тем временем я воспользовался последними краткими мгновениями одиночества, чтобы убедить себя, что Мадлен – всего-навсего очередная девушка и сегодня у нас просто очередной ужин. Почувствовав прилив спокойствия и уверенности, я отогнал образы прошлого и усилием воли подавил все посторонние чувства.

Она отошла от стойки бара и направилась ко мне. Я сделал вид, что не обращаю внимания на ее новую прическу (гладко зачесанные волосы, открывающие очертание высоких скул), я старался не смотреть на ее чистый лоб, ореховые глаза, я даже отказывался замечать ее походку… «Нет, нет, в этом нет ничего особенного, – твердил я себе. – Это не ко мне. Не сегодня. Нет, сэр. Производите впечатление на кого-нибудь другого, леди. Я здесь, чтобы слушать и узнавать. И все. И никаких дурацких выходок!»

К тому времени, как она села за стол и поставила перед нами бокалы с вином, я был готов к общению.

– Ну, и как вам Америка? – спросил я.

– Интересно, как всегда. – Она чуть наклонилась, добавила воды в перно и стала внимательно наблюдать, как жидкость в бокале затуманилась и приобрела желтоватый оттенок.