Книга В.Н.Л. Вера. Надежда. Любовь - Сергей Вавилов

Они торопливо нагоняли меня. У того, что просил у меня мелочи в ночнике, в кулаке торчала бутылка, и я сосредоточился на бутылке, думая, как увернуться от более чем вероятного удара. К тому же держал он бутылку по-боевому, за горлышко. Мне и в голову не пришло, что никакой похмельный субъект не будет рисковать целой бутылкой ради сомнительных перспектив.

– Ты чего, богатый?

Мог бы и не спрашивать. Или спросить что-либо более изысканное. Без разницы. В долю секунды, пока я ждал бутылочного замаха, второй, который пониже, вдруг ударил меня в нос. Хлынула кровь. Я устоял на ногах, но тут же получил второй, точный удар в зубы… Тяжёлый рюкзак не давал никакой возможности к самообороне.

Добивали они меня ногами, когда я упал. Подробностей, конечно, не помню… Может, и к лучшему! Сознание надёжно и правильно оставило меня, предохраняя рассудок от лишних некрасивых впечатлений.

Очнулся я через несколько минут. По крайней мере, так это было по ощущениям. Пробежал языком по зубам, как по клавишам рояля пальцем. Облизал окровавленные губы, почувствовав на них шершавый песок. Сел на асфальте, мимоходом заметив отсутствие рюкзака…

Меня вырвало. При этом у меня невыносимо кружилась голова, и вставать на ноги мне было страшно. Мне казалось, что я не удержусь на двух точках опоры…

Было очевидно, что они залезли в задний карман, где была крупная пачка мелких купюр, которая произвела на грабителей впечатление. Но купюры были мелкие, а глаза у жадности вполне соразмерны с глазами страха. В общем, взяли они чепуху. Записная книжка, банковская карта во внутреннем кармане куртки были на месте. Жаль было рюкзак и его судьбоносное содержимое с непростой, как оказалось, судьбой.

Я попытался улыбнуться. Приключения-то продолжались…

Я сидел на дороге, не решаясь встать. Мимо проехали уже три или четыре автомобиля, но им не было никакого дела до разбитого в кровь человека, сидящего на асфальте.

Потом наконец показались прохожие. Дама с собачкой, оказавшаяся душечкой. Потому что подошла и спросила:

– Вам плохо?

Её не собачка, но вполне состоявшаяся дворняга шумно обнюхала то, что ещё недавно собирался переварить мой желудок. Лизнула раз и другой…

– Фу! – в один голос оживились мы – я и хозяйка.

И только потом я ответил:

– Не очень… – в смысле «не очень хорошо». Она поняла. Престарелая хозяйка престарелой собаки. Просто упавшим я, наверное, не выглядел. Да и на пьяного похож не был, хотя немного-то выпившим – да, был…

– Помогите, пожалуйста, встать… – я протянул ей левую, не окровавленную руку.

Медленно поднялся… Покачнувшись, привалился к стене дома, запачкав кровью стену.

– До дома дойдёте? – тревожилась дама, но по её лицу да и по вопросу, предполагающему ответ утвердительный, я видел, как ей хотелось уйти. Да и до какого дома она предлагает мне дойти? Может, я вообще живу в другом городе… Хотя до дома-то я уже дошёл. Вот стою, подпирая плечом окровавленную стенку. Надо её отпускать…

– Да, спасибо, – ответственно произнёс я и не двинулся с места. Третьей и надёжной опорой оставалась стена.

Она, подобрав собаку на короткий поводок и приговаривая: «Ну пойдём, Боня», все ещё оглядываясь, двинулась по улице дальше.

Я тоже решил двигаться. С трудом отлепился от стенки. Сделал пару неуверенных шагов. Решил вернуться. Ища опоры спиной, не рассчитал и с каким-то детским удивлением понял, что сейчас упаду. Потом задумчиво падал…

Опять собака, шумно нюхающая лицо…

Дама, уже в сопровождении незнакомого мужика, помогающие мне сесть. Его низкие, пахнущие табаком, усатые слова:

– Погоди, я «скорую» вызвал…

– Алкоголь употребляли? – записывал молодой, с неряшливой небритостью доктор, когда мы сидели уже в машине.

– Немного, – оправдывался я.

– Да я вижу, – миролюбиво заметил он, дескать, не имеет на этот счёт никаких претензий.

Мы ехали удивительно долго. При том что какая-то больница находилась минутах в десяти ходьбы от моего дома.

Я спросил.

– Сегодня «Покровка» дежурная… – пояснил врач, рассчитывая, что я всё понял…

В приёмном покое пахло псиной. Да и сам приёмный покой был каким-то приёмным непокоем. Вокруг сидели такие же, как и я, покалеченные люди. У большинства из них на голове либо на конечности белели бинты… Среди покалеченных встречались выпившие. «Пятница», – почему-то подумал я.

«Ждите, к вам подойдут», – сказала мне синяя медсестра, уходя в кишку коридора и оставив меня в неудобном, напоминающем стадионные сиденья кресле. Я и ждал… Попытался разложить сложный и неприятный запах на составляющие. Человечьего в запахе было больше, чем собачьего. Немытое тело, хлорка, алкоголь… Плюс запах лежалых и мокрых тряпок, присущий заведениям такого рода. Так что на собак-то я зря… Особенно в вопросах алкоголя.

Тошнить меня почти перестало… Сохранялся только какой-то мандраж, сопровождающийся холодным, нетрудовым и липким потом.

Я закрыл глаза. Чрезмерное сейчас количество информации утомляло, хотя с закрытыми глазами я вдруг снова почувствовал тошноту…

Мне не хотелось, а главное – не удавалось сконцентрироваться на окружающей реальности, потому что реальность была сейчас чрезмерной. Слишком мрачная полутьма в коридоре, слишком яркий свет в его конце… Слишком шипящий шёпот сидевших через два стула от меня…

Я просидел около часа. Раза два или три вставал, чтобы спросить выходящую из кабинета медсестру о своей участи. Мне казалось, что мне хуже всех. Медсестра делала успокаивающий и отталкивающий одновременно жест:

– Посидите… Вас вызовут…

Посидел. Вызвали.

– Так… Это вы с ЧМТ? – вопросительно поднял на меня глаза врач. Он был ещё моложе первого, и у него изо рта пахло отвратительным сочетанием зубной пасты и табака.

Оформляли меня минут десять – задавали вопросы, заставляли смотреть на молоточек, вверх-вниз, влево-вправо… Поставили в тупик вопросом о месте работы. Забрали верхнюю одежду…

Потом конспектирующая мои ответы медсестра поднялась из-за стола и, одёргивая халат, пригласила:

– Пойдёмте…

Мы вышли из кабинета и направились на свет в конце коридора. «Хорошо хоть не тоннеля», – подумал я.

За поворотом обнаружился лифт. Медсестра нажала третий этаж, и двери закрылись…

Молчать в лифте было неудобно. Тем более что медсестра была едва ли старше меня. Я предположил, что надо что-то сказать, но, вспомнив про разбитый нос и плохо ощутимые, чужие губы, предпочёл помолчать.

Лифт выпустил нас в ещё один коридор с синеватым, моргающим от ламп дневного света освещением. Слева от меня, в торце, находилась дверь с невесёлой надписью «Реанимация». Весь же коридор с рядком одинаковых дверей уходил направо, туда, где сейчас горела лампочка поста дежурной медсестры. И дальше опять – коридор с дверями…