Книга О старых людях, о том, что проходит мимо - Луи Куперус
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Дела на Яве. Дядя Даан попросил меня проверить расчеты, но тут не так уж много работы.
– Дядя Даан доволен ходом ваших дел?
– Да. Дядя Даан доволен. Мы еще разбогатеем, доченька.
– Вы так думаете?
У нее в голосе звучала жадность.
– Да. Не волнуйся. Все мое наследство достанется тебе.
В голосе Ины зазвучало огорчение:
– Что вы, папуля… Честное слово, я об этом и думать не думаю. Бывает, я переживаю, что у нас маловато денег. Из-за Лили, которая вышла замуж за человека, не имеющего средств, ведь им с Фритсем не на что жить… Из-за моих мальчиков… Но меня саму вопрос денег не волнует.
Это была почти правда – с течением лет стало правдой. Чем старше она становилась, тем больше ставила на первое место благосостояние детей, в ней все более развивалась материнская душа, при всей ее ограниченности и сосредоточенности на делах материальных.
– Да, – сказал Харольд Деркс, – это я знаю.
– Вы сейчас такой подавленный, папуля.
– Не более, чем обычно.
– Да нет, намного более. Дядя Даан чем-то огорчил вас. Я заметила.
Он промолчал, насторожившись.
– Вы всегда чего-то не договариваете. Чем я могу вам помочь? Что на вас давит?
Он покачал головой.
– Вы не хотите мне рассказывать?
– Мне не о чем рассказывать.
– Неправда, что-то случилось. Наверное, что-то ужасное.
Он посмотрел ей в глаза.
– Папа… это тайна?
– Нет, деточка.
– Неправда, я вижу, что это тайна. И тайна давит, давит на вас уже много-много лет.
У него похолодели конечности, душа приготовилась к обороне, оделась в панцирь, он еще больше насторожился.
– Девочка, ты фантазируешь.
– Я не фантазирую и хочу вам кое-что сказать. Мне тяжело видеть, что вы такой грустный.
– Я больной человек.
– Но вы чем-то подавлены… чем-то ужасным… этой тайной…
– Ничего подобного.
– Неправда, что-то случилось. Это связано с деньгами?
– Нет.
– С деньгами, которые дядя Даан…
Он поднял на нее глаза.
– Ина, – сказал он, – дядя Даан действительно иногда думает несколько иначе, чем я, о необходимости быть в делах идеально честным. Но всегда меня слушается. В денежных вопросах у меня нет никаких тайн.
– А в каких вопросах есть?
– Ни в каких, дочка… у меня нет тайн. Ты фантазируешь.
– Нет, не фантазирую… Я… я…
– Ты знаешь? – спросил он резко, глядя ей прямо в глаза.
Она испугалась.
– Нет, – пробормотала она. – Я… ничего не знаю… но… чувствую…
– Что?
– Что вы подавлены из-за тайны.
– Какой тайны?
– Из-за чего-то, что случилось…
– Ты знаешь, – сказал он.
– Нет…
– Ничего, Ина, не случилось, – сказал он холодно. – Я старый больной человек. Не надо меня утомлять. Оставь меня в покое. Оставь меня в покое.
Он встал, нервный, возбужденный. Она тотчас приняла аристократически-утомленный вид, в глазах появилось такое же выражение, какое бывало у ее матери – представительницы рода Эйсселмонде, чем она так гордилась.
– Я не хочу вас утомлять, рара, – голос ее звучал чрезвычайно чинно. – Я не хочу вас утомлять и потому покидаю вас. Я пришла к вам, чтобы поговорить, потому что думала, что вам тяжело, что на вас что-то давит. И хотела разделить ваши горести. Но не буду настаивать.
И она ушла – медленно, с величественной осанкой, оскорбленная, похожая на свою мать, которая точно так же покидала комнату после разговоров с мужем. В Харольде Дерксе проснулась смешанная с укором нежность, и он чуть не остановил дочь. Но овладел собой и позволил ей уйти. Она была ему хорошей дочерью, но ее жалкая душонка усохла из-за заботы о деньгах, из-за глупого высокомерия, оттого что ее матушка была из дворянского рода Эйсселмонде, и из-за безмерного любопытства. Он позволил ей уйти, позволил уйти, и его вновь обступило одиночество. Харольд Деркс откинулся на спинку кресла, прикрыл глаза рукой, и свет лампы с зеленым абажуром прочертил еще более глубокие морщины на опустошенном лице страдальца. Он смотрел перед собой. Что она знала? О чем догадывалась? Может быть, она что-то подслушала… с веранды, когда пришла за ними? Он пытался вспомнить последние слова разговора с Дааном. Но не мог. Решил, что Ина ничего не знает… только догадывается, заметив его подавленность… О, скорей бы Это прошло мимо… о, скорей бы умерли эти старые люди…! Вот бы никто больше ни о чем не узнал! Уже достаточно, уже достаточно… эти старые, старые люди прожили уже достаточно лет, заполненных угрызениями совести и незаметным миру возмездием.
И он смотрел перед собой, словно смотрел Этому в глаза.
Он просидел так весь вечер в своем кресле, с лицом, искаженным болью и страданьем, и задремал, как это бывает с пожилыми людьми, и увидел сон о той ночи в пасанг-грахане, когда ему было тринадцать лет, и услышал голос матери:
– Боже, о боже, нет, только не в реку!
И он увидел их троих, еще молодых – мать, Такму, Ма-Бутен, а между ними неподвижное тело отца – в роковую ночь, обрушившуюся на землю ливнем.
В ту ночь она не могла уснуть. Да, любопытство было ее страстью с самого детства. Ей так хочется обо всем узнать, узнать… Муж не будет ей помогать, боясь осложнений, к которым могут привести разыскания, если засунуть нос в вопросы, их не касающиеся. А она, она была любопытна до безрассудства. Надо поговорить с дядей Дааном, которого она наверняка завтра встретит в доме у grand-maman.
Во второй половине дня Ина пошла на Нассаулаан; старая служанка Анна открыла ей дверь, радуясь, что хозяйку не забывают.
– Добрый день, мефрау Ина. Наверху сейчас господин Такма, доктор Рулофс и мефрау Флор… Да, чуть попозже, конечно, можно будет подняться… Спасибо, с госпожой все в порядке… Она еще всех нас переживет. Подождите, пожалуйста, немножко в гостиной! Мы тут топим печку, в такую-то погоду, хоть моя госпожа и не спускается никогда вниз… да вы же знаете, здесь всегда сидит кто-нибудь из родственников.
Старуха Анна проводила Ину в гостиную; она превратила эту комнату в уютную приемную, где родственники дожидались возможности подняться наверх, чтобы в комнате у grand-maman не собиралось одновременно слишком много народу. Это не полагалось. Печка прекрасно горела. Стулья были расставлены кружком. И старая служанка из вежливости, развлекая Ину, стояла и беседовала с ней, пока Ина не сказала:
