Книга Там, где кончается волшебство - Грэм Джойс

Я посмотрела, как она, дымясь от праведного гнева, прошествовала по тропинке. Лицо покраснело, глаза уменьшились до двух стеклянных пуговичек, наполненных злостью. Чез шел за ней. Пружина на калитке догнала его и шмякнула по икрам. Он приостановился, оглянулся на калитку, словно размышляя, стоит ли мстить, словно искренне полагая, что калитка — живое существо, которое действительно хотело его ударить.

— Джудит! — крикнула я и подбежала к изгороди из кустов бирючины. — Джудит! Ты помнишь? Пятница! Пятница!

Я знаю, что она меня услышала, но не ответила. Чез сел в машину. Джудит забралась на пассажирское сиденье, ни разу не обернувшись.

На то чтобы все обдумать и очистить мозг от лишнего, у меня оставалось только три дня. В течение этого периода мне нужно было правильно питаться, правильно пить и подготовить все необходимое для Обращения. Требовалось много отдыха и в то же время нельзя было позволять рассудку засыпать.

Еще когда Мамочка была здорова, пока мы с ней работали в саду, гуляли, стирали, собирали травы, она, бывало, подкрадется сзади и громко шепнет: «Чу!» — вот так. Или говорит: «Слушай!» — имея в виду, что я должна послушать. Только не звуки поля, леса или города мне нужно было слушать. А себя.

— Услышь, какая ты сварливая, противная бабенка, — говаривала она и прыскала со смеху.

Под «сварливой, противной» она подразумевала не конкретно меня, а всех: себя, меня, всех. Мамочка объясняла, что за повседневными заботами и треволнениями мы засыпаем, перестаем осознавать и упускаем то, что происходит на самом деле. Как только мы так засыпаем — стоя, — то сразу попадаем в лапы ворчливости и раздражения, то бишь под власть наших низменных инстинктов. Единственное спасение — пробудиться и прислушаться к себе, тогда, возможно, загаженная пленка духовной лености спадет и мир предстанет перед нами во всей своей красе и ясности. За это можно многое отдать.

Мне очень не хватало такой прочистки мозгов. Я с грустью вспоминала, как Мамочка — всегда внезапно — подкрадывалась ко мне сзади и шептала. Мы с Джудит пару раз попробовали проделать это друг для друга, но вышло как-то несерьезно. У Мамочки словно имелся внутренний будильник, подсказывавший, когда пришла пора шугать бесенка духовной лени.

Будильник у меня, конечно, тоже был. Я заводила его, когда хотела проснуться в определенное время. Но раз приходится ставить будильник, значит не можешь проснуться сам. А что еще мне оставалось делать? Ведь нужно было поупражняться, чтобы во время Обращения не задрыхнуть и не прошляпить все на свете.

Ах, если б Мамочка могла сказать мне «Чу!».

Когда я в тот же день вошла в двенадцатую палату, то обалдела. Над Мамочкиной кроватью навис мерзавец Винаблз, управляющий поместьем, Норфолкский Угорь. Он что-то шептал ей на ухо. Внутри у меня все похолодело. Соседняя кровать стояла огороженная ширмами. Медсестры вывозили на каталке ее недавнюю обитательницу, лицо которой было покрыто простыней. Я ринулась прямо к Винаблзу:

— Что здесь происходит?

Он выпрямился. Мгновенно покраснел, будто я застала его врасплох.

— Добрый день, — поздоровался он.

— Что вы здесь делаете?

— Наношу обыкновенный визит вежливости. Хотел узнать, как продвигается выздоровление Мамочки. Принес цветы.

В ногах у Мамочки лежат нераспакованный букет весенних первоцветов — только из магазина. Я посмотрела на нее. Она вся сжалась.

— Что вы ей наговорили?

— Да успокойтесь. Я еще ничего не успел сказать. Только пришел.

— Вот и ступайте, откуда пришли.

Винаблз поднял руки вверх, как будто говоря: ну ладно, ладно, как скажете. Потом он повернулся к Мамочке: Уповаю на ваше скорейшее выздоровление. Смотрите на цветы и радуйтесь. — И удалился.

В этот момент к нам подошла сестра, выяснить, что за ругань. Увидев цветы, она предложила поставить их в вазу, но я сказала, что не надо, поскольку в магазинах цветы обрызгивают всякой гадостью, а я не хочу, чтобы Мамочка этим дышала. Сестра посмотрела на меня с недоумением, но цветы все-таки унесла.

— Мамочка, меня три дня не будет.

— Развяжи мне ноги, Осока, — только и сказала Мамочка. — Развяжи.

Все из-за этого сукина сына. Я приподняла одеяло и притворилась, будто развязываю веревки.

— Вот, Мамочка. Теперь ты можешь бегать. Ты слышала, что я сказала? Меня не будет три дня.

— Скажи моей соседке, чтобы перестала корчить рожи.

В просвете между ширмами виднелась только что освободившаяся от пациентки кровать. Я сдвинула ширмы поплотнее.

— Все, Мамочка. Она не будет больше дразниться.

— Она всю ночь мне рожи строила.

— Обещаю, больше этого не повторится.

— Осока, тебе всего хватает? — забеспокоилась вдруг Мамочка. — Если нет, ты только скажи.

— Я знаю, не волнуйся. Мамочка.

Мне отчего-то начало казаться, что кто-то из оставшихся в палате женщин действительно строит рожи. Только на этот раз мне и у меня за спиной. Я обернулась. И правда, одна из сильно накрашенных старух, лежащих в другом конце палаты, изображала, будто пьет. Она подносила руку с невидимой бутылкой ко рту и корчила мне многозначительные рожи.

От всего увиденного я пришла в такое уныние, что не могла толком сосредоточиться на занятии в колледже. Не то чтобы я не соглашалась с МММ в каких-то вопросах — хотя частенько бывало и так, — просто для описания простых вещей она использовала невозможный язык.

Ее голос зажевывал воздух, как тупые акушерские ножницы.

— Положением плода называют отношение его продольной оси к продольной оси матки. Обычное положение плода продольное, но бывает поперечное или косое. Нормальным считается головное предлежание, а ненормальным — ягодичное предлежание.

В таких ситуациях Мамочка обычно говорила: «Малыш перевернулся». Или: «Малыш лежит наискосок».

И сколько я ни пялилась в блокнот, сколько ни пыталась выискать в словах лекторши хоть долю дополнительного смысла, я ничего не находила. «Головное предлежание»? Мы бы сказали: «головой вперед». Я посчитала слоги. В ее выражении слогов было на три больше, а что они давали? Какой смысл в колледже, если тут учат только производить больше шума по поводу того, что мне и так известно. Меня это бесило. И все из-за «билета». Из-за чертова билета. Мамочка так его и не получила, а все почему? Потому, что говорила «головой вперед». Я представляю выражение лица Банч Кормелл, если бы кто-нибудь при ней попробовал заикнуться про «головное предлежание». И она была бы права. Но к сожалению, раз я решила получить диплом, мне приходилось мириться с этим показушным многосложным языком.

И я подумала: в скольких же школах, колледжах, университетах, исследовательских центрах и прочих образовательных учреждениях по всему свету такой надуманный язык выдается за обучение? Это ж сколько можно заработать разрешений, дипломов, сертификатов, лицензий и прочих степеней, если его освоить. Сколько «билетов» можно получить, если просто притвориться, что ты не тот, и говорить не так, а так, как будто у тебя во рту горячая картофелина.