Книга Батарея - Богдан Сушинский

– Однако существует, – напомнил комбату лейтенант Дробин, – еще один, стратегический кабель, который уходит к штабу дивизиона и уже оттуда – в Одессу, к штабу военно-морской базы. Но об этой линии, как и о внутренней линии связи с казармой, разговор особый, поскольку они стационарные. А на остальных направлениях проложены законсервированные линии, концы которых замаскированы у оснований наружных телефонных линий или у других объектов. Причем каждая линия имеет по нескольку «выходов». То ли пункт обороны рядом окажется, то ли корректировочные посты решено будет оборудовать… Отыскал выход кабеля, подключился – и связь налажена.

– И где же этот кабель выходит на поверхность в районе хутора?

– Он пролегает под шоссе и выныривает у руин старой водонапорной башни. Там есть особый знак. То есть линия завершается буквально в пятистах метрах от южной окраины Шицли. До самого хутора дотянуть не могли, дабы лишний раз не обнаруживать себя.

– То есть хотите убедить меня, что наладить связь с полком морской пехоты особого труда не составит?

– Был бы приказ, а связь всегда будет.

– Вот и прекрасно. Завтра же свяжитесь с начальником связи полка, и пусть подсоединяются.

Сержант Жодин уже сообщил, что оба мотоцикла для поездки готовы, когда капитан вдруг вспомнил, что до сих пор не доложил комдиву об итогах своих боевых стрельб. Но как только он дошел до отличившихся зенитчиков, которые сбили самолет, майор тут же прервал его.

– То, что они все-таки сбили хотя бы один самолет, – это хорошо. Прощаясь с ними, поблагодари за службу; можешь даже представить того, кто сбил самолет, к награде.

– Простите, товарищ майор… – мгновенно насторожился комбат. – Что значит – «прощаясь»?

– Так ведь забирают у тебя все зенитное прикрытие, – с каким-то странным безразличием и даже с нотками ехидства уведомил его командир дивизиона. Все-таки популярность комбата явно задевала его самолюбие.

– Никто не может забрать у меня зенитные орудия и пулеметы, – с отчаянной решимостью взбунтовался комбат.

– Это ты так считаешь, а командование мыслит стратегически. Твое зенитное прикрытие перебрасывают в город для прикрытия порта и приморской части Одессы. И не надо возмущаться по этому поводу: приказ командующего.

Гродов почувствовал себя так, словно его неожиданно оглушили ударом по голове.

– Но такого не может быть. Такого просто не должно быть! – едва сдерживая ярость, проговорил он. – На передовой, у полка морской пехоты и в других подразделениях зениток тоже нет. Ну а как выглядят в небе наши самолеты, мы уже попросту забыли.

– У нас действительно мало авиации, но действует она эффективно, – возразил комдив.

– Но авиация действует тогда, когда это нужно высоким штабам, а не тогда, когда это нужно батарее. Поэтому мне нужны зенитки. Не зря же первоначально здесь базировались и зенитные орудия, и пулеметные спарки. Без воздушного прикрытия мы остаемся совершенно беззащитными.

– Зачем ты мне все это рассказываешь, комбат? – все с теми же злорадными интонациями в голосе спросил Кречет, как бы говоря ему в подтексте: «И мы еще посмотрим, как ты, помазанник судьбы, теперь повоюешь!». – Есть приказ, который ты только что слышал. К полуночи прибудет транспорт, который до утра скрытно перебазирует орудия и пулеметные установки в район порта.

– А ведь благодаря зениткам мы сегодня не только один вражеский самолет сбили, а другой повредили, но и спасли канонерскую лодку «Красная Армения».

– Об этом ты уже докладывал, – жестко отрубил комдив.

– К тому же отвлекли на себя часть самолетов, которые совершали налет на порт.

– Никаких претензий к действиям вверенной вам, капитан Гродов, батареи ни у командования дивизионом, ни у штаба военно-морской базы до сих пор не было, – сухо констатировал Кречет. – Старайтесь воевать так и дальше.

32

На фоне руин, которые виднелись в порту и на Приморском бульваре, маяк представал неким символом неистребимости морского духа этого города, его гордого нрава и флотских традиций. Гродов всматривался в его очертания с таким трепетом, словно язычник – в лик священного, бессмертие дарующего идола. В эти минуты комбату в самом деле хотелось оказаться у подножия маяка, чтобы почувствовать себя защищенным его магией, ощутить себя частицей вечности.

Солнце зарождалось каким-то не по-августовски холодным и отрешенным от всего, что происходило в этой гавани и на прилегающем к ней клочке суши. Но все же сияние его время от времени багрово вспыхивало в отражателях маяка, а первые лучи дотягивались до окаймленного крышами жилищ высокого берега «Старой Одессы» с ее увенчанной статуей Ришелье, Потемкинской лестницей, дворцом графа Воронцова и знаменитым оперным театром, бомбить который, как утверждала солдатская молва, румынским и германским пилотам запрещено было под угрозой военно-полевого суда и смертной казни.

Гродов был настолько приятно удивлен приказом прибыть в штаб военно-морской базы, что даже не пытался предугадывать, по какому поводу его вызывают. Сама возможность побывать в городе воспринималась сейчас бойцами в окопах и казематах батареи как величайшая награда за все то, что ими было пережито и что еще предстоит познать и пережить. Не случайно поэтому канонерка «Красная Армения», все внутренние помещения и палуба которой были заняты раненными в Восточном секторе, казалась челном Харона, перевозившим его через «реку смерти – да прямо в рай земной».

Мотоцикл, присланный за ним полковником Бекетовым, продвигался очень медленно, без конца натыкаясь на посты, баррикады и захватывавшие большую часть улиц руины домов. Уже явственно чувствовалось, что вместе с пыльным чадом и остатками былого архитектурного величия в одесских кварталах все неистребимее приживались неуверенность и ожесточенное войной человеческое горе.

Единственное, чего пока еще не ощущалось, – так это страха: чем ближе к центру, тем чаще встречались красивые и все еще улыбчивые женщины, а занятые на строительстве баррикады девушки привычно строили глазки молодцеватому морячку-офицеру, то и дело призывая его прийти на помощь или прокатить до ближайшей рощи.

Да и бездельничавшие зенитчики, азартно резавшиеся в карты на орудийных ящиках, вели себя так, словно отдыхали во время очередных учений.

– Эй, флот, – кричали они капитану, – загребай лево руля, не гони волну!

– Мишя, ты посмотри на это «чудо техники»! Не сдается тебе, что с некоторых пор наши морские капитаны все охотнее стали пересаживаться на сухопутные драндулеты?!

– Так ведь это ж он свою кровную баржу у румын на мотоциклетку обменял!

– Опять не в цель! – бодро осадил остряков-самоучек Гродов. – Этот мотоцикл я выиграл в карты у таких же косоглазых зенитчиков, как вы!

– Нет, Мишя, ты слышал, как он тебя по-нашенски отбрил?! Я же сразу признал, что это таки свой парень!

– Ага, «свой» он тебе, посреди Молдаванки на похмелье! – огрызнулся тот, к кому зенитчики, на традиционный одесский манер, обращались: «Мишя!». – Так, может, тут таки и перекинемся в картишки? – обратился к капитану. – Твоя мотоциклетка – против моей каски, с противогазом в придачу?