Книга Чудесное лето - Саша Черный

Круглый пруд дымился. Ржавые тополевые листья сонно качались на воде. Стройные, высокие стволы с голыми метелками ветвей молчаливой стражей обступили пруд – вот русский мальчик уедет, а они останутся. Что им до мальчика?

Игорь окинул глазами лохматый островок среди пруда, дымящуюся тихую воду, пустую, оскалившую красные кирпичи мельницу за каналом, мокрую осевшую пристань, усеянную прилипшими к ступенькам листьями… Жалко. Потянул носом. Да, в Париже так не пахнет. Он поднял тополевый сучок и положил в карман: на память. В школе будет вынимать на уроках и нюхать.

И зачем это мальчиков с места на место гоняют? Пусть осень, пусть индюк кашляет, а все-таки никуда бы он отсюда не поехал. Поступил бы младшим садовником и катал бы в кресле задушевных больных. Разве трудно?

Всмотрелся в пруд, увидел на воде неподвижную чурбашку и вспомнил.

Рыбы! Надо их перед отъездом выпустить, пусть хоть рыбы счастливую осень проведут, если мальчикам нельзя.

Шипящая лодка заскользила в тишине, раздвигая листья вправо и влево. Игорь подтянул на веревке проволочную вершу. Так и есть: восемь рыбок попалось, и никто третий день даже к пруду не наведывался. Мучители!..

Он открыл зубами и пальцами боковые дверцы, высыпал серебристую рыбью компанию в пруд. Девятая рыба, увы, не дождалась Игорева доброго дела – вырываясь на свободу, застряла головой в сетке и погибла. А ее же подружки ей начисто хвост отгрызли.

Мальчик ничего рыбам не сказал на прощание, все равно под водой не услышат. Вздохнул, вытряхнул из верши в воду куски мокрого хлеба и печально посмотрел на кроличий домик на острове. Ушастых жильцов не видно. Забились в сено и спят.

Школа, школа… Нельзя разве было бы открыть ее здесь, в усадьбе, вместо задушевной санатории? Глупые эти взрослые, ей-Богу…

Толстая широкогрудая лошадь Мякиш, как прозвали ее русские жильцы, вертела, добросовестно и понуро топчась вокруг каменной тумбы, колесо водокачки.

Увидала знакомую детскую фигурку, фыркнула, мотнула челкой и остановилась. Умница Мякиш. Это тебе не рыба и не петух. А сердце у Мякиша… найди-ка в школе такое сердце!

Лошадь приветливо повертела куцым хвостом и ласково прихватила губами пуговицу Игоревой курточки. Не потому, что подлизывалась ради сахара… Совсем нет. По дружбе. И потому, что скучно три часа подряд, опустив умные глаза к земле, качать в одиночестве воду…

А сахар… Все взрослые курят, пусть Мякиш хоть сахару погрызет. Это очень питательно и укрепляет мускулы. Посмотрел бы кто-нибудь, сколько тетя Олимпиада съедает в день сладких пирожков и варенья! Вот она потому и стала вроде атлета на фуарах. Рука толще удава. Плечи, как у американского бизона… Бельгиец-садовник даже головой покачал, когда увидел, как она перед прачечной белье выжимала…

Сахарные крошки полетели с ладони наземь… Мякиш прислушался, тряхнул головой и зашагал вокруг своей тумбы: шаги взрослого человека – надо работать.

За сквозной изгородью мелькнул расписанный лиловыми хризантемами ковенский капот тети Липы.

– Игорь! Ау, Игорь?

Кричи, кричи. Упражняй свои богатырские легкие… Мальчик зарылся в ворох старой бобовой лузги и замер: точно и не родился.

– Игорь! Иди кофе пить… Простудишься! Игорь… Шерсть мотать! Боже мой, какой несносный мальчик…

Мякиш насмешливо покосился на клубок бобовых лент и фыркнул. Ишь ты, мальчика запрячь хотят. Найди-ка его!

Пустая сторожка у боковых ворот парка – вроде маяка. По ажурной наружной лесенке пробрался мальчик во второй этаж, в свой кабинет. Уселся в любимое кресло, сделанное из старого дамского седла, притих и смотрит в круглое с грязным куском стекла оконце.

В огороде дылдами торчат вытянувшиеся артишоки, качают лиловыми головами, отдыхают. Никто их вовремя не съел, а теперь поздно. На айвовом дереве пищит какая-то продрогшая птичка. Зачем не улетела на юг? Пищи теперь… Сама виновата.

Вдоль бегущего к станции шоссе топорщатся оголенные тополя, у верхушек круглятся шапки омелы. Визжит невидимка паровоз. Косая дождевая пыль, занесенная ветром в оконце, словно пульверизатором прошлась по лицу. Щекотно…

Послезавтра в Париж. У Игоря есть любимый финский нож в черно-красных ножнах с золотом. Если шофер позволит подержаться за руль, может быть, подарить ему нож? Жалко…

С летними девочками, как только приедет в Париж, сейчас же повидается. Будут опять в Камышовое Государство играть. В комнате, конечно, тесно – ни моря, ни камышей, ни солнца. Но что же делать… На будущее лето он тоже на юг к морю собирается. Ах, если бы можно было перевести часы на год вперед!

Морские камешки надо будет Игнатию Савельичу подарить. Он моряк, он будет их беречь и Игоря вспоминать. И когда он приедет в Париж за покупками, Игорь поведет его на свой счет в кинематограф морские картины смотреть. И книжку ему подарит: Станюковича, «Морские рассказы»…

А тетя Олимпиада не злая. И шерсть можно будет разматывать с ней в городе после обеда. Только отчего все тети такие беспокойные? Надо будет сказать маме, чтобы выдала ее замуж. Хоть за бельгийца-садовника. Он еще не очень старенький, и у него есть два охотничьих ружья. Вот и будет с кем клубки свои разматывать…

Игорь закрыл глаза. Завтра опять прощаться будет. Чего это паровоз так развизжался? А послезавтра… Из темного туннеля выплыла огромная огненная вывеска:

Париж – Училище

для странствующих мальчиков,

которые плохо говорят

по-французски.

Серый меленький дождик дохнул в глаза. И все пропало…