Книга Простодурсен. Зима от начала до конца - Руне Белсвик

Он бежал, прыгал и жадно вдыхал новые запахи. В маленькой тёплой ямке между ёлками и горной стеной он увидел уже расцветающие цветы. Какие-то зелёные стрелы с жёлто-белыми наконечниками решительно торчали из земли наружу.

Наконец он добежал куда хотел. Он бывал здесь раньше, в тот день, когда пришла весна. Вчера то есть. Но он с трудом узнавал всё вокруг.

Внезапно на глаза ему попались сосновые семена, и он понял, что это то самое место.

– Зимняя улитка, привет! – закричал он. – Привет! Э-эй!

Ему надо кое-что сказать зимней улитке, понял Утёнок. Слова, которые нет смысла говорить кому-то другому.

– Цып, – сказал Утёнок.

Он подумал, что улитка могла и напугаться, и поэтому надо говорить потише.

– Цып-цып, – позвал он ещё раз.

– Ну? – отозвался кто-то.

Это таки была зимняя улитка. Она тихо лежала под прелыми листьями и хвоей.

– Ты зачем спряталась? – спросил Утёнок.

– Мне надо спать.

– Ты, что ли, устала?

– Да. И должна поспать до зимы. Послушай, а ты не поможешь мне закопаться поглубже?

Утёнок помог улитке зарыться поглубже. Работа оказалась совсем лёгкой для него, и в пять минут была готова лунка нужной глубины.

– Спасибо, – сказала улитка, – теперь здесь очень удобно. А зачем ты приходил?

– Я хотел попросить прощения.

– За что?

– Я стоял на твоём домике и я хотел напугать тебя. Это всё от страха – я боялся.

– А теперь не боишься?

– Тоже боюсь, но теперь я тренирую силу духа и боюсь мужественно. Я просто хотел предупредить: ты можешь не опасаться, что я снова приду в лес и начну говорить тебе «бё».

Улитка посмотрела на него с прищуром.

– Странная ты птица, – сказала она.

– Да, – согласился Утёнок, – всё иногда бывает странным. Спокойных снов! Может быть, встретимся зимой.

Зимняя улитка задом заползла в щель, которую помог выкопать Утёнок. Засыпала себя сверху мхом, хвоей, листьями и ветками. И пропала.

Утёнок подобрал сосновое семечко и пошёл назад.

И скоро он был уже в маленьком домике, где жил вместе с Простодурсеном.

Он стоял у окна и наблюдал, как Простодурсен рыщет по саду в поисках камешков-бульков. А весеннее солнышко раскладывает для него ломтики прогретого света во все щели между облаками.

Утёнок радовался. Он заметил, что стал собирать вещи. Необычные вещи, в которых для него был смысл. У него их было уже две. И стоило ему взглянуть на такую вещь, как он вспоминал целую историю. Он спрятал их в коробочку для пудинга. И хотел посмотреть на них ещё разок, прежде чем идти на весенний крендель к Ковригсену.

Первой вещью было сосновое семечко. Оно всегда будет напоминать Утёнку о его первом походе в лес в одиночку и о том, как он пытался напугать зимнюю улитку, потому что сам умирал от страха.

А вторая вещь, кусок скорлупы его яйца, – знак того, что в мире много непостижимого и поразительного и что всякий удивительным образом всегда остаётся самим собой, как бы он ни менялся.

Во всяком случае, Утёнок думал, что эти две вещи будут напоминать ему именно об этом, но уверенности у него не было, поэтому он побыстрее закрыл коробочку, заранее предвкушая, как откроет её в следующий раз.

И он открыл её опять. На самом деле, он хотел проверить, осталось ли в коробочке ещё место – на случай, если в его жизни возникнут другие маленькие важные вещи. Место было. А кусок скорлупы и семечко напоминали ему, что надо поспешить к Простодурсену. И всю дорогу радоваться, что потом он опять откроет коробочку.

Развеялись чары, но стал ли печальней сюжет?

Зачем не на всякий вопрос приготовлен ответ?

В пекарне Ковригсена посреди стола красовался весенний крендель. Великолепное произведение кондитерского искусства, украшенное листьями кудыки и обрамлённое пятнышками спросоньи и островками конопатки.

За столом сидели Пронырсен, Октава и Сдобсен. Пронырсен ждал, пока Ковригсен досочиняет своё первое весеннее стихотворение, чтобы можно было приступить к кренделю. Октава смотрела на Сдобсена. А Сдобсен поддерживал Октаву.

Тут пришли Простодурсен с Утёнком.

– А где Ковригсен? – спросил Простодурсен.

– Репетирует своё стихотворение, – ответил Пронырсен.

Но он ошибся. Ковригсен ничего не репетировал, потому что стихи у него не сочинялись. Он стоял за книжной полкой, комкая в руках пустую бумажку, и стыдился. Наконец он решился выйти к остальным.

– К сожалению, – сказал он, – весеннее стихотворение не сочинилось. Я не сумел. Я думал, это будет прекрасное стихотворение о нашей речке и крошках коврижки, но…

– Ничего страшного, – ответил Утёнок, – теперь я тоже научился сочинять. Хотите послушать красивую маленькую историю?

– Да, – сказал Ковригсен, – если тебе не лень.

– Было на свете яйцо, – сказал Утёнок.

– Как прекрасно! – откликнулась Октава.

– У-у, занимательно, – сказал Сдобсен.

– И что там за история? – спросил Ковригсен.

– Я не знаю, – ответил Утёнок.

– А кто же будет знать? – возмутился Пронырсен. – Что было в этом яйце? Кто из него вышел? Что из него вышло?

– Вышла, конечно же, принцесса. Она была страшно влюблена. И всё искала чего-то, пока не нашла зеркальце, чтобы посмотреть, прекрасна ли она, – сказала Октава.

– Принцесса из яйца?! – задохнулся от негодования Пронырсен. – Давайте говорить серьёзно. Пусть уж вылезла черепаха.

– Нет-нет, – сказал Сдобсен. – Я уверен, что из яйца вышел повар из-за границы, специалист по соусам. Он шёл ко мне, чтобы я снял с соусов пробу.

– Ты только о еде и думаешь! – сказала Октава.

Так она не разговаривала со Сдобсеном давно. И сама сразу это заметила, а потом и остальные. Она сидела тихо и опиралась о Сдобсена, как будто впервые в жизни обрела настоящую поддержку, которой ей не хватало.

Что такое? – подумала Октава. Неужели влюблённость прошла?

Она побыстрее взглянула на его нос.

– Что такое? – вслух спросил Сдобсен. – Что ты на меня уставилась?

– Нос, – сказала Октава, – у тебя совершенно обычный нос.

– Нос? – переспросил Сдобсен.

– Тебя он наверняка устраивает, – продолжала Октава, – он у тебя посреди лица, но я смотрю на него со стороны и вижу, что он ничем не примечателен.