Книга Собачья голова - Мортен Рамсланд

— В чем дело? — спросил Ушастый, хотя больше всего ему хотелось убежать. — Ты расстроилась?

— Неважно. Забирай свою бутылку, проваливай! — закричала она, бросив ему вслед бутылку — он едва успел поймать ее.

— Ты могла бы оставить ее себе, — пробормотал Ушастый.

— Все вы одинаковы! Пошел к черту! — закричала она, и вот, прервав свой первый опыт с противоположным полом, Ушастый, попятившись, выбрался из кустов, унося пять с половиной бутылок шнапса и пытаясь при этом застегнуть молнию ширинки.

Дома за свадебным столом никто из гостей не обратил внимания на то, что Ушастый покусился на шнапс, пока того не стошнило на ботинок жениха. «Ему плохо?» — забеспокоилась Бьорк. «Бр-р-р!» — воскликнул Круглая Башка. «Ты что, пьян?» — спросил Аскиль и потряс его, но Ушастый по разным причинам пребывал в другом мире. «О, Боже! — слышал он, как сетует мать. — Он пьян», а где-то в глубине ушных раковин слышался хриплый шепот Расмуса Клыкастого: «Не вешай нос, наплевать на все, девчонка всего лишь шлюшка, глупая гусыня…». «Оставь меня! — кричал Ушастый Расмусу Клыкастому. — Отвали!» Родители, естественно, подумали, что он обращается к ним. «Он сошел с ума!» — решил Аскиль и поднял сына, чтобы отнести его на диван, но не успели они туда добраться, как Ушастого вырвало на костюм Аскиля, так что остаток вечера тот вынужден был сидеть за столом в нижнем белье, а Ушастый вскоре действительно оказался в другом мире… он громко захрапел и проснулся лишь, когда гости собрались расходиться.

Расмус Клыкастый исчез, и Ушастый чувствовал себя вполне сносно. Он разгуливал среди гостей с довольной улыбкой, хотя и не мог забыть несчастное лицо Линды. Молодые намеревались уже покидать гостей, что дало повод для жаркой дискуссии у входной двери, где стояли две большие тачки, украшенные ветками и серпантином. Аскиль придумал, что им с Арндтом Бьорквигом следует отвезти молодых на тачках в Миссионерскую гостиницу, где им был заказан номер на эту ночь, но Бьорквиг не имел ни малейшего желания показываться на людях в ночное время с пользующимся сомнительной репутацией в городе алкоголиком. Он хотел отвезти молодых на своей машине.

— Даже речи об этом не может быть! — кричал Аскиль. Гости уже начали коситься на них, но тут Ушастый предложил повезти одну из тачек. Бьорквиг с облегчением улыбнулся, и по пути через темные ночные улицы Бергена Круглая Башка рассказывал о звездном небе над южными морями и о ночах, когда он мечтал о заколдованных лесах. Невеста громко фыркала, и Ушастому казалось, что очень славно вот так вот везти молодых вместе с отцом, но незадолго до того, как они подъехали к гостинице, Аскилю послышался вой собак-ищеек. Дорожные указатели напоминали немцев с ружьями, и весь Берген, казалось, внезапно преобразился. «Кто там?» — бормотал дедушка, нервно вглядываясь в уличную тьму.

Ушастый знал, чем все может кончиться, когда Аскиль начинает нести подобную чепуху, поэтому он предложил отцу тут же отправиться домой, сказав, что сам поможет молодым поднять багаж наверх. И Аскиль исчез в ночной тьме со своей тачкой и своей палкой. «Держитесь подальше, — бормотал он, — чертовы псы».

Когда дедушка исчез, Ушастый виновато покачал головой и собрался было взяться за багаж, но тут вмешался Круглая Башка. «Ни за что», — сказал он и схватил сначала Ушастого, затем багаж и, наконец, свою молодую жену. Подняв жену, брата и багаж, он выпрямил спину и поковылял в холл, где заспанный ночной портье выдал ему ключ. Правда, когда они поднимались по лестнице, Ушастый осознал, что оказался в опасной близости к невесте, ее грудь касалась его лица, рыжие волосы щекотали нос, но никто не заметил внезапно возникшей у него эрекции. Круглая Башка громко напевал, очевидно довольный демонстрацией своей силы, и, поднявшись на третий этаж, одной рукой открыл дверь, потом зашел в комнату и сбросил свой груз на кровать.

— Поцелуй невесту, — засмеялся он, обращаясь к брату, который беспомощно барахтался на кровати, — и уходи.

И снова Ушастый подумал, что, очевидно, люди кусают друг друга за губы, когда целуются, раз-два — и вот ее зубы вцепились в его губы, и она захихикала. «Какие чудесные ушки», — добавила она и укусила его еще и за уши, после чего Круглая Башка вытолкал растерянного брата за дверь.

Спускаясь по лестнице, Ушастый услышал, как портье закрывает входную дверь, и сообразил, что тот, очевидно, решил, что Ушастый является частью багажа — «может, он меня вообще не видел», подумал Ушастый и задержался на лестнице на пять минут, а потом, на цыпочках вернувшись к комнате новобрачных и чувствуя странную дрожь во всем теле, прильнул к замочной скважине. И перед тем как отправиться домой по рассветным улицам, он открыл загадку брачной ночи Круглой Башки и узнал, что сказала невеста, увидев татуированный член. Она зачарованно посмотрела на него. Взяла в руку. Потом осторожно провела по нему пальцем, разбирая выведенные на нем слова. «Ну и осел же ты!» — воскликнула она.

* * *

На следующий день у Ушастого было похмелье. Он пролежал в постели большую часть дня и измучился, вспоминая несчастное лицо Линды и свой дурацкий вопрос — теперь ему было стыдно о нем вспоминать. Через замочную скважину в Миссионерской гостинице он наблюдал любовь двух взрослых и теперь сознавал, что стал жертвой детского непонимания. «Бедная Линда», — думал он, в то время как Анне Катрине бегала по дому, повторяя «папа», а малыш Кнут выбрасывал все из окон под ругань Аскиля.

Закрыв глаза, Ушастый с головой забрался под одеяло. Впервые он почувствовал себя узником в доме родителей, и чувство стыда, которое он испытал перед Миссионерской гостиницей, когда Аскиль понес чепуху о собаках-ищейках, тоже было для него новым. Во всяком случае, прежде он так остро не чувствовал стыд, хотя нельзя сказать, что эти ощущения были совсем уж незнакомы ему, ведь не только вражеский район мешал товарищам приходить к нему в гости. Непредсказуемость поведения Аскиля, боязнь, что друзья увидят самые неприятные проявления отца, тоже заставляли его встречаться с ними в другом месте.

В понедельник утром ему очень хотелось поговорить с Турбьорном. Хотя, конечно, выходные оказались не самыми приятными, но все же они были полны событий, и поэтому он помчался со всех ног к белому зданию школы. К сожалению, первым уроком был урок старшего учителя Крамера, и поэтому самые важные новости Ушастый стал писать на листках бумаги.

«Линда брала у меня в рот», — написал Ушастый в первой записке, которую послал Турбьорну.

«В выходные я пил шнапс», — было написано во второй записке.

«Я видел, как мой брат трахается с дочкой трезвенника в Миссионерской гостинице», — гласила третья записка.

Турбьорн недоверчиво качал головой.

«Вранье», — отвечал Турбьорн в записке, которую, смяв, швырнул ему в затылок.

«Не вранье», — написал Ушастый в ответ.

«Ты кончил ей в рот?» — быстро нацарапал Турбьорн, хотя никому из них еще не доводилось кончать, но Ушастому так и не пришлось это прочитать: цап-царап — и вот старший учитель злобно размахивает запиской.