Книга Братья Берджесс - Элизабет Страут

Как будто дети – это игрушки на полке в магазине. Одна упала и разбилась, но ничего, другую получим в целости и сохранности. Сьюзан потеряла дочь! Тогда она узнала, что в горе человек одинок. Ее как будто впустили в большой закрытый клуб, о существовании которого она даже не подозревала. Клуб женщин, у которых случился выкидыш. Окружающим людям они были безразличны. Друг с другом они почти не разговаривали, молча проходили мимо. А те, кто не из клуба, говорили: «Ничего, еще родишь».

Медсестра, вручившая ей Зака, наверняка подумала, что Сьюзан плачет от радости. Но Сьюзан плакала от того, как жалко он выглядел – тощий, мокрый, весь в пятнах, глаза закрыты. Он не был ее маленькой девочкой, и Сьюзан с ужасом подумала: вдруг она никогда его за это не простит? Он лежал на ее груди и даже не собирался сосать молоко. На третий день медсестра приложила к щеке малыша холодное полотенце, пытаясь разбудить его. Он открыл глаза, и на маленьком личике отразился испуг, а потом оно жалобно сморщилось. «Пожалуйста, больше так не надо!» – взмолилась Сьюзан. Грудь у нее сделалась каменной от застоявшегося молока, начался мастит. Приходилось сцеживаться под обжигающе горячим душем. А тощий сморщенный мальчик безразлично лежал и терял вес. «Почему он не ест?» – плакала Сьюзан, и никто не мог ей ответить. Принесли бутылку со смесью; из нее сосать Зак согласился.

Стив посмотрел на сына и сказал, что тот странно выглядит.

Зак редко плакал. По ночам, когда Сьюзан заглядывала в кроватку, она часто с удивлением обнаруживала, что он лежит с открытыми глазами. «О чем ты думаешь?» – шептала она, гладя его по голове. В полтора месяца малыш посмотрел на нее и улыбнулся терпеливой, доброй и скучающей улыбкой.

«Как думаешь, он нормальный?» – как-то раз ляпнула Сьюзан матери. «Нет», – ответила Барбара. Она держала Зака за маленькую ручку. В год и месяц он только научился ходить и перемещался между диваном и журнальным столиком. «Уж не знаю, какой он, – проговорила Барбара, внимательно глядя на него, – но очень милый».

Зак и правда был очень милый: некапризный, спокойный, всегда послушный. Не то чтобы Сьюзан позабыла о своей маленькой девочке – о ней Сьюзан помнила всегда, – но любовь к нерожденной дочери как будто слилась в ее сердце с любовью к сыну. Попав в детский сад, Зак вдруг начал плакать целыми днями. «Я не могу его там оставлять, – говорила Сьюзан. – Он же никогда не плачет. Там что-то не так». «Нечего превращать его в тряпку, – отвечал Стив. – Пусть привыкает».

Через месяц в детском саду попросили больше Зака не приводить. Его плач действовал всем на нервы. Сьюзан устроила сына в другой садик за рекой, и там Зак уже не плакал. Однако ни с кем и не играл. Стоя в дверях, Сьюзан видела, как воспитатель подводит его за руку к другому мальчику, этот мальчик изо всех сил толкает Зака, и ее сын, такой худой и щуплый, падает навзничь.

В младших классах его безжалостно дразнили. В средних уже поколачивали. В старших классах ушел его отец.

Перед тем как бросить их, он не раз кричал на Сьюзан, и Зак наверняка это слышал. «Он не умеет кататься на велосипеде! Он даже плавать не умеет! Он просто размазня, и это ты его таким воспитала!» Стив кричал, красный от злости, уверенный в своей правоте. Сьюзан тоже поверила, что будь Зак обычным ребенком, Стив не ушел бы из семьи. Так что в его уходе опять же виновата она. Чувство вины изолировало ее от окружающих. В этом карантине рядом с ней был только Зак. Случившееся крепко связало мать и сына: оба пребывали в замешательстве, оба ощущали себя виноватыми друг перед другом. Временами Сьюзан повышала на Зака голос (и случалось это чаще, чем она отдавала себе отчет), и каждый раз у нее потом все внутри переворачивалось от стыда.

«Хорошо», – ответил он, когда она спросила, как он провел время с Бобом и Джимом. «Ну да», – когда спросила, хорошо ли с ним обращались. «Телик смотрели и болтали», – когда спросила, что они делали. «О фигне всякой», – когда спросила, о чем. Но стоило Бобу с Джимом уехать, и Зак скис.

– Давай позвоним им, узнаем, как доехали? – предложила Сьюзан.

Зак промолчал.

Она позвонила Джиму. Тот ответил усталым голосом и не изъявил желания поговорить с Заком.

Потом она позвонила Бобу. Боб тоже ответил усталым голосом и попросил дать трубку Заку. Сьюзан вышла в гостиную, – пусть спокойно пообщаются. Из-за двери она услышала, как Зак отвечает:

– Хорошо. Да, и мне. – Долгая пауза. – Не знаю. Ладно. Вы тоже.

Сьюзан не могла сдержать любопытства.

– Что он тебе сказал?

– Чтоб я нашел себе занятие.

– Хорошая мысль.

Она уже знала от Джима, что на выходку со свиной головой Зака могло толкнуть желание понравиться отцу, но говорить об этом ей не хотелось. Она не могла злиться на него сейчас, когда он так несчастен и перепуган. Она злилась на Стива (как, впрочем, и всегда), однако обсуждать это с Заком тоже не планировала. Боб прав, парню надо чем-то заняться, и Сьюзан пообещала сыну выяснить, где он мог бы поработать на общественных началах.

Она обзвонила много мест. Сначала библиотеку (Чарли Тиббетс отмел этот вариант, в библиотеке бывает слишком много сомалийцев). Потом службу доставки продуктов одиноким старикам (там уже хватало добровольцев). Потом благотворительную столовую (нет, туда тоже заходят сомалийцы). Каждый вечер, придя домой, она спрашивала сына, что он делал, и ответ был один – ничего. Она предложила ему пойти на курсы поваров и каждый день готовить ужин к ее возвращению.

– Ты серьезно? – спросил Зак.

На его лице отразился такой ужас, что Сьюзан сразу пошла на попятную.

– Конечно, нет, шучу.

– Дядя Джим предлагал мне пойти учиться. Но он не готовку имел в виду.

– Он говорил про учебу? – Сьюзан взяла брошюру муниципального колледжа. – Смотри, тебе же нравятся компьютеры, может, вот сюда?

Однако Чарли Тиббетс считал, что в колледже тоже могут быть сомалийцы; следует подождать хотя бы семестр, пока дело не закроют, а потом Зак сможет продолжать нормальную жизнь. И жизнь превратилась в ожидание.

На День благодарения Сьюзан запекла индейку и пригласила миссис Дринкуотер. Обе дочери миссис Дринкуотер жили в Калифорнии, Сьюзан их ни разу не видела. За неделю до Рождества Сьюзан купила на заправке елочку. Зак помог поставить ее в гостиной, и миссис Дринкуотер принесла ангела. Каждый год Сьюзан позволяла ей водрузить его на верхушку елки, хотя, честно говоря, он ей совсем не нравился. По словам миссис Дринкуотер, ангел принадлежал еще ее матери. На набитом ватой лице, одутловатом и потрепанном, синими нитками были вышиты слезы.

– Как мило, что вы разрешаете украсить им елку, дорогуша. Он так долго лежал без дела, муж считал его некрасивым.

Миссис Дринкуотер сидела в кресле в своем обычном розовом халате из искусственного шелка, поверх которого надела мужскую кофту на пуговицах. На ногах у нее были махровые шлепанцы и чулки, натянутые до колен.