Книга Теза с нашего двора - Александр Каневский

Дани и Янка сидели на Тель-авивской набережной, на скамейке. Мимо, обнявшись, дефилировали влюблённые парочки, семьи с детьми, проносились шумные стаи подростков. На поляне звучала музыка — там танцевали.

Вдоль моря, под разноцветными фонарями, были расставлены ряды столиков и шезлонгов — масса народу в пляжной униформе, плавках и купальниках, что-то жевали, пили вино, пили кофе и опять жевали.

— Любимое занятие израильтян — покушать. — Янка рассмеялась. — Ты обратил внимание, сколько здесь ресторанов, кафе и всяких забегаловок: йеменских, марокканских, русских, французских, аргентинских… И никто не прогорает — всегда есть посетители!

Мимо прошли два пенсионера, несмотря на жару — оба в шляпах, пиджаках и галстуках. О чём-то горячо спорили. Донеслась фраза:

— Мы живём не в век электроники и не в век атома, а в век запоров.

Напротив, на скамейке, два араба курили кальян.

— Смешная страна, — улыбнулся Дани. — Здесь и Европа, и Восток, и Америка и, как говорит мой отчим, много нашего, российского социдиотизма.

— У нас потрясающая страна! Если б нам дали спокойно жить — мы бы такое понастроили! Но ведь всё приходится делать с автоматом в руках — нас хотят уничтожить… О чём ты задумался?

— Я вспоминаю. Мы прилетели рано утром, в День Независимости. Нас везли на такси. Вдруг завыла сирена. Такси остановилось, затормозили все машины. Из них вышли люди, и мы вышли. Стояли молча. Вся страна остановилась. Тогда меня это просто удивило, а сейчас я понимаю, что такой народ нельзя победить!

— Ты всё ещё хочешь вернуться в Москву?

— Да.

Мимо прошли три темнолицые девушки-солдатки, эмигрантки из Эфиопии. Дани проводил их взглядом.

— Красивые! Как из шоколада. И несут себя, как на подиуме.

— Наши девчонки умеют и воевать.

— Если б они воевали со мной, я бы по очереди сдавался каждой.

Янка ревниво толкнула его в бок.

— Я подозревала, что ты бабник!

— Нет, просто с мальчишками мне трудней, с девчонками — легче. В Москве было наоборот. — Он патетически воздел руки к небу. — Вот что наделала эмиграция!

— Неправда! — Янка приподнялась, схватила его руки и опустила их на место. — Мой папа говорит: эмиграция не меняет людей — она только ускоряет процессы. Здесь идёт проверка, как на войне: трус сбегает, а сильный остаётся и борется!

Сказала и испугалась: зная его характер, она понимала, что он сейчас может взорваться. Но Дани молчал. Янка ждала. Он продолжал молчать. Потом вдруг произнёс:

— Я уеду потом. Но сначала я пойду здесь в армию. В десантники. Мама ещё не знает, но я решил. Говорят, это трудно — хочу проверить себя. Ты права: у вас очень необычная страна.

Счастливая Янка обняла его, прижалась к его щеке и попросила:

— Скажи «у нас».

— Ещё не могу. Может, когда отслужу в армии, тогда сумею.

В Израиле, как и во всём мире, горючее с каждым годом всё больше дорожало. Когда цена стала больно бить по карману, Стёпа начал лихорадочно искать пути удешевления топлива и вспомнил, что ещё в Днепродержинске, в городской газете прочитал об одном голландском умельце, который вместо солярки заливал в бак вытопленный куриный жир. Стёпа стал думать об этом, и решил провести эксперимент: в мясном магазине, где разделывали кур, он забрал все отходы — жир со шкурками, который продавцы, по просьбе покупателей, срезали и выбрасывали. За день набралось килограммов двадцать этих отходов. Ему их с удовольствием отдали, избавившись от необходимости тащить всё это в мусорный ящик.

Дома Стёпа весь жир мелко нарезал, накидал в ведро и стал вытапливать на газовой плите. Когда варево закипело, он слил его в канистру, процедив через марлю, и затем влил его в бак, предварительно «высосав» оттуда остатки горючего. Проделав всё это, с лихорадочным ожиданием сел в кабину. Руки его тряслись, он чувствовал себя первооткрывателем новой эры, как изобретатель атомной энергии или, как минимум, парового двигателя. Минуты три посидел, успокоился и решительно повернул ключ зажигания — мотор взревел, и машина покатила по улице: спидометр показывал шестьдесят, двигатель работал ровно, без перебоев. Стёпа стал испытывать возможности своего детища, ездил на разных скоростях в разное время: днём, в самую жару, потом в предвечерние часы, затем ночью, и сделал вывод: при температуре воздуха свыше двадцати градусов, машина на курином топливе может выжимать до семидесяти километров в час, а ниже двадцати — только до сорока. Для езды по городу это было вполне нормально. У этого топлива было ещё и преимущество: никаких вредных выделений — из выхлопной трубы вместо копоти струился аромат куриного бульона. Это привлекало бездомных кошек, которые дружной оравой неслись за машиной, вдыхая вкусные выхлопы.

Когда Маня вернулась домой и увидела в ведре выжаренные остатки куриных шкурок, она дождалась прихода Марины, повела её на кухню, показала всё это и шепнула:

— Я же тебе говорила, что он скрытый еврей — он любит шкварки!

А Стёпа ликовал. Он решил перейти к масштабному производству — поехал на фабрику, где готовили куриные вырезки для стейков и полуфабрикаты для шашлыков. У фабрики была проблема: надо было регулярно вывозить на свалку сотни килограммов срезанного жира вместе со шкурками. Стёпа предложил забирать все эти отходы, освободив фабрику от расходов на их вывоз. Предложение было с восторгом принято. Обнаглевший Стёпа потребовал, чтоб ему за это выдавали каждый месяц по тридцать кур, в день по птице. Фабрика приняла и это условие. Так Стёпа обеспечил машину топливом, а семью — мясом.

— Вот это — настоящий бизнес, учись! — «подначивала» Маня Лёву. — Скоро у него этот бульон будут покупать все шофёры. Просись, чтобы он взял тебя в компаньоны.

Стёпа внял этому призыву и великодушно пригласил Лёву «в дело», и тот сразу же стал думать, как упростить производство, чтобы не делать предварительного кипячения, а сразу загружать бак исходным сырьём: тогда жир будет кипеть в баке, а шкварки — выпадать из выхлопной трубы.

В десантники Дани решил пойти не из суперпатриотизма, а, в основном, чтобы доказать своим одноклассникам, что он не трус. Да и самому хотелось убедиться в том, что он чего-то стоит. Когда сообщил Алисе о своём решении, она просто взвилась к потолку.

— А обо мне ты подумал, эгоист!?. Ты у меня — единственный сын! Если с тобой что-нибудь случится — моя жизнь закончится!.. Но. Слава Богу, без моего письменного согласия тебя в десантники не возьмут! А я такого согласия никогда не дам, понял!? Не дам!

Они поругались, и Дани ушёл, хлопнув дверью.

После его ухода, Алик вышел из соседней комнаты, где он слышал эту ссору, и попытался успокоить Алису, но она была невменяема.