Книга Клуб желаний - Ким Стрикленд

Гейл помотала головой:

— Нет. Это ты хорошо придумал. Проверь, как они там. У них тоже был нелегкий день.

— Договорились. — Джон приобнял ее и встал. — Но сначала провожу тебя в палату. Подумай, может, тебе еще что нужно из…

— Анжелика Перес? — Уткнувшись в свой блокнот, в зал ожидания вошла медсестра.

— …еще что нужно из дома? — докончил Джон, но Гейл, не слушая, поднялась на ноги.

Сестра в упор смотрела на женщину в другом углу.

— Анжелика Перес! — повторила она громче.

Молодая мать уже собиралась, но не слишком проворно. Она подхватила младенца, сумку с подгузниками и позвала сына. Вместе они двинулись к дверям, но, проходя мимо питьевого фонтанчика, малыш вцепился в него и разревелся.

— Portate bien, vamanos a la doctor. Date prisa![15]— строго прошептала мать, а сын никак не желал расставаться с фонтанчиком. Женщина виновато улыбнулась медсестре, та бледно и нетерпеливо улыбнулась в ответ. Мать подталкивала сынишку, но руки у нее были заняты, а тот обхватил фонтанчик обеими ручонками и не выпускал.

Гейл с Джоном почти дошли до коридора, ведущего к больничным палатам, и Джон уже распахнул дверь перед Гейл, но она повернулась и прихрамывая вернулась к мальчику. Улыбнулась его матери:

— Con su permiso?[16]— И взяла малыша за талию, чтоб поднять.

— Si, — кивнула мать, и Гейл, сгибая только левую ногу, приподняла ребенка к фонтанчику.

— Aprieta el boton plateado.[17]

Он и сам знал, что делать.

Напившись, мальчуган подбежал к матери, схватил ее за руку, и они вышли в противоположные двери, которые открыла для них медсестра.

Гейл стояла у фонтанчика и смотрела им вслед. В дверях молодая мать задержалась, обернулась к Гейл и улыбнулась застенчиво, слегка наклонив голову. Безмолвное спасибо одной матери — другой. Никаких слов не нужно.

Джон восхищенно наблюдал за женой. Он так давно не слышал, как она говорит по-испански, что уже и позабыл, что она это умеет. Словно взглянул на нее другими глазами. И вспомнил девчонку, которую много лет назад встретил в Буэнос-Айресе, — в глазах чертики, как смоль черные крашеные волосы, знойная походка.

Сейчас она ковыляла к нему, припадая на правую ногу, с красным носом, опухшими глазами и едва заметной улыбкой. Никогда Джон не любил ее сильнее, чем в эту минуту.

Он открыл ей дверь, и Гейл молча проковыляла внутрь. Никаких слов не нужно.

17

В воздухе витает деревенский запах костра, неуместный на фешенебельной городской улице, по обеим сторонам которой выстроились шикарные бутики, рестораны и галереи. Грета топчется на ступеньках перед своей галереей, вместо того чтобы вернуться внутрь и все запереть, как собиралась, прежде чем шагнула на крыльцо.

Самое начало марта, сырой туман окружает уличные фонари мутным ореолом, и кажется, что ночь еще холоднее, чем на самом деле. Задрав голову, Грета вглядывается в жилые этажи над магазинами, пытаясь определить, откуда дым, из какого камина.

Она снова сильно потянула носом и прикрыла глаза. Припахивающий дымом воздух вызывал в памяти толстые пледы и жареную на костре колбасу, а не кашемир и поленту с шафраном, которыми была набита эта улица.

Запах дыма напомнил Грете мать и сходки ее первого кружка; она снова очутилась в лесах Южного Висконсина, среди ласковых загадочных женщин, готовившихся к свершению обрядов. Как она нервничала в самый первый раз! Никакие утешения мамы не могли избавить Грету от ощущения, что в животе у нее кто-то скачет через веревочку. Мудрая мама была, конечно, права. Для Греты вступление в кружок оказалось сродни возвращению домой. Никто из этих женщин, обладавших удивительными талантами, не удивлялся тому, что она слышит чужие мысли, никто не считал, что она с приветом, потому что воспринимает то, что другим — нормальным — людям ощущать не дано.

Грета еще раз потянула носом дымный ночной воздух и воротилась в «Одиннадцатый дом».

Подбоченясь, она обвела взглядом галерею, и от далекого прошлого ее мысли перешли к не столь отдаленному будущему. И как открывать выставку, позвольте спросить, если картин раз, два и обчелся? Можно, конечно, шутку отпустить — дескать, Требелмейер у нас минималистка. Или встать с непроницаемой физиономией перед голой кирпичной стеной и прикинуться, что это произведение искусства. «Неужели не видите? Какая мощь!» Грета усмехнулась. Непременно найдется чудак, который с ней согласится. Вроде тех нью-йоркских критиков, что взахлеб расхваливали минималистскую деревянную скульптуру, которая в действительности являлась просто-напросто подставкой для бюста из металла, потерянной при перевозке.

И Джил все не звонит. Через две недели открытие, а у Греты до сих пор ничего, кроме первых законченных работ. Она без конца приставала к Джил, умоляя написать еще, — того, что имелось в наличии, было недостаточно. Грете пока не приходилось отменять выставку, хотя, говорят, такое бывает. А она не станет этого делать. Все готово. Реклама оплачена, задаток за угощение внесен.

Анонсы доброжелательные; о Джил много говорят, выставка может стать для нее прорывом. Но когда Грета обмолвилась об этом самой Джил, та лишь равнодушно буркнула: «Поживем — увидим».

Такова Джил. За все годы их знакомства Грете ни разу не удалось пробиться за эту броню. Все, что Грета сумела выведать о Джил, она разузнала добрым старым способом, как простые смертные, — наблюдая со стороны. Джил замкнутая и скрытная, она словно замуровала себя за крепостной стеной. Это печалило Грету. От чего она так защищается?

Грета закрыла переднюю дверь и пустилась в еженощный обход галереи, задерживаясь перед любимыми работами, — никогда не знаешь, сколько еще они пробудут на ее попечении. Сделав круг, выключила свет и пошла по коридору к своему кабинету. Здесь, в самом начале коридора, на кирпичной стене висела одна из картин ее матери. Грета помнила, как мама писала ее в студии на чердаке. В детстве она обожала смотреть, как мама рисует, наблюдать за ее тихими, текучими движениями.

— Красота есть во всем, — говорила мама, работая над этой картиной. — Надо только остановиться и поискать. — Обмакнув кисть в краску, она направила на Грету ржаво-коричневый кончик: — И как правило, если умеешь видеть красоту… — мама снова повернулась к картине, легко коснулась кистью полотна, — то сумеешь увидеть и магию.

Грета долго стояла перед картиной, разглядывая дым из фабричных труб, звезды на темном небосводе.

— Спокойной ночи, мама. — Она выключила свет и отправилась в кабинет заканчивать сегодняшние дела.