Книга Взгляды на жизнь щенка Мафа и его хозяйки - Мэрилин Монро - Эндрю О'Хоган

— Не суетись, Лилиан.

— Да или нет?! Проклятие. Он укусил меня за то, что я сказала правду. Я подам в суд!

— Не шуми, говорю. — Мистер Казин осмотрел ее лодыжку. — Даже крови нет, все уже кончилось. Успокойся, Лилиан. На тебе ни царапинки. Вечеринка отличная, а это всего лишь безобидный песик. Ему просто стало жарко. Анна! Кто-нибудь, откройте окно!

Мистер Казин поставил меня на пол, и сразу несколько человек потянулись меня погладить. Многие жены журналистов из «Партизан ревю», в сущности, были вдовами: их мужья увлеченно занялись друг другом, бросив благоверных у дверей, где те и стояли, пытаясь радушно улыбаться. Конечно, исключения обнаруживались, но редко. Жители района вокруг Колумбийского университета и Риверсайд-драйв образовывали отдельное общество — мир простого и безыскусного общения, претившего мистеру Казину, — поэтому гончарным ремеслом, обменом узорами для вязания и детской одеждой занимались исключительно жены. В массе своей их никак нельзя было отнести к «умным женщинам»: они боялись собственных языков, собственной независимости и радовались, что они не такие. Я вышел из зала красивых туфель и очутился среди дешевых башмаков. Какой-то парень прижимал девушку к двери ванной комнаты: у них на двоих была сигарета и любовь к Сэмюэлу Беккету.

— Пьеса Хеллман — о потребительском безумии, — говорил он. — Ее совсем недавно ставили в «Хадсоне». В общем, она о примитивности шопинга, но, черт подери, сама Хеллман — величайший шопоголик от литературы. Единственная сталинистка в истории человечества, которая снялась для рекламы норковых шуб.

— Суровая дамочка, а? — сказала девушка. — Правильно ее прозвали: Старая Шелудивая Курица!

Я повернул голову и сделал пару шагов через лес ног. Тед Солотаров беседовал с беспокойным юношей, оскорбленно озирающимся по сторонам. Сначала я подумал, что это Чарли, предводитель Шестерки Монро, — он мог прошмыгнуть на вечеринку в качестве молодого сотрудника «Викинг пресс». Юноша был так же впечатлителен и поглощен собой, как Чарли, и интересы у них были похожие, но он оказался куда ниже ростом и не видел в окружающем мире ничего смешного. Он говорил о рассказе Айзека Розенфельда под названием «Рыжий волк».

— Иногда мне очень его жаль. Ему не суждено стать Солом Беллоу. Ну, они ведь были близкими друзьями и все такое. Оба думали, что станут Беллоу, но Беллоу стал только Беллоу.

— И то не факт, — сказал Сол отаров. — Такая грызня кругом. Читали роман Сола про Африку?

— Да. Сумасшедшая вещь.

— Вот-вот! Ладно, вернемся к розенфельдовскому рассказу. Он написан от лица собаки, верно? Подражание Кафке, не иначе. Кафка не дает ему покоя.

— Ой, да бросьте вы, ребята! — сказал я.

Пойдя на запах знакомых духов, я обнаружил Мэрилин в спальне — возле белого книжного шкафа. Она стояла рядом с Лайонелом Триллингом и его женой Дианой, а Ирвинг Хоув глазел на них с подлокотника кресла, обитого в духе Уильяма Морриса. У моей хозяйки на лице был дивный, странный, какой-то подводный взгляд: она внимательно слушала. Я немного постоял в дверях, и вдруг до меня дошло, что все происходящее тянет на пьесу. Чувствуя во рту некий привкус — привкус Хеллман, — я на миг представил себя ее автором. Как говорил Цицерон, «почести питают искусство».

ТРИЛЛИНГ в элегантном пиджаке и темном галстуке держит курительную трубку под углом к своим мыслям. На ДИАНЕ темно-синее платье, жакет и брошь, внушающая ей чувство собственного достоинства. Ее губы намазаны серым, но, полагаю, собакам так видится красный. МИСТЕР ХОУВ одет в легкие брюки, мягкие туфли и хлопчатобумажную куртку, из нагрудного кармана которой торчат карандаши. Комната освещена заходящим солнцем.

Раздаются шаги: из соседней комнаты приходит Диззи Еиллеспи.

ТРИЛЛИНГ (осторожно, благородно, неприступно). Назовем это романтикой культуры.

ДИАНА. Нет, Лайонел.

ТРИЛЛИНГ. Нет?

ДИАНА. Я просто отказываюсь верить, что у нас есть хоть малейшая весомая причина считать искусство наркотиком.

ТРИЛЛИНГ. Я бы сделал упор на другую мысль: ни одно произведение искусства нельзя рассматривать отдельно от производимого им эффекта. «Братья Карамазовы» никакой не наркотик, но на чувствительного читателя роман может оказать гомеопатическое действие. Функция трагедии — морально подготовить, привить нам, людям — людям как обществу, я бы сказал, — иммунитет к той боли, которую неизбежно причиняет жизнь.

ДИАНА. То есть искусство — это всего-навсего бегство?

ТРИЛЛИНГ (терпеливо). Нет. Вовлечение.

МИСТЕР ХОУВ (весело). Прямая противоположность бегству, прямая!

ТРИЛЛИНГ. Комедия отражает реальность. Суть человека как живого создания.

МИСТЕР ХОУВ. Полностью согласен!

ДИАНА (обращается к Мэрилин). Мистер Казин убежден, что Достоевский — величайший критик нашей цивилизации.

МИСТЕР ХОУВ (очень робко). Неужели?

ДИАНА. Вы имеете в виду, так ли это? Я бы сказала, что это спорное утверждение, да. Давайте послушаем Лайонела.

ТРИЛЛИНГ (глядя на Мэрилин). В статье, которую вы только что упоминали, «Достоевский и отцеубийство», Фрейд пишет, что перед проблемой писательского творчества психоанализ должен сложить оружие. Но все же он считает Достоевского великим писателем, апостолом по мощи постижения и любви к людям. Однако вас интересует Грушенька, и я должен сказать, что именно здесь, на мой взгляд, кроется писательский гений Достоевского — в смеси трагедии и комедии, которая в этом мощнейшем литературном произведении одушевляет образы второстепенных персонажей.

МЭРИЛИН. По-вашему, Грушенька смешна?

ТРИЛЛИНГ. Все по-настоящему живое — смешно.

МЭРИЛИН. Правда?

ДИАНА. Хрущев тоже смешной? Леопольд и Лёб? Адольф…

ТРИЛЛИНГ. Хрущев по крайней мере не несмешон.

МЭРИЛИН. Он приезжал на студию. Когда же это было… в прошлом году или в позапрошлом? В буфете «Фокс» тогда устроили званый ужин. Мне Хрущев показался очень смешным. Эдаким чудаком. То есть он был странный, но все равно мне понравился. Однажды он заявил Никсону, что все лавочники — воры. Никсон ведь вырос в магазине — или что-то в таком роде.

ТРИЛЛИНГ. Вот видите.

(ДИАНА выглядывает в окно, МИСТЕР ХОУВ теребит карандаши в нагрудном кармане куртки. ДИАНА отпивает мартини и как будто изо всех сил сдерживает смех, втягивая щеки.)

МИСТЕР ХОУВ. Верно. Достоевский и Диккенс — писатели, которые в своих произведениях показывают нам комедию реальной жизни и трагедию интеллектуальной, чудеса психологии. Каждый — своего рода апостол, и религия обоих — гуманизм.

ДИАНА (улыбаясь). Молодец, Ирвинг. Умница.

МИСТЕР ХОУВ. Эта книга — сплошная буффонада.

МЭРИЛИН (почти обиженно). А по-моему, «Братья Карамазовы» — очень серьезное произведение.