Книга Математик - Александр Иличевский

В Козиевке они дольше всего беседовали с худым стариком в кепке, с кустистыми бровями, глазами, тронутыми мутью катаракты. Он проезжал мимо на велосипеде, и Барни преградил ему путь. Дед охотно отвечал на вопросы и рассказал, чему был свидетель в войну; как тут действовали партизаны, где на дороге подбитые танки стояли — предмет страстного интереса мальчишек, одним из которых он тогда и был. В ответ на вопрос, что в селе есть интересного, старик посоветовал сходить к сектантам.

Молельный дом адвентистов они нашли на соседней улице. Во дворе был накрыт длинный стол, женщины в газовых платочках пригласили их присесть, сказали, что ждут к обеду пастора. Макс поговорил и с ними. Барни снимал. Одна бабушка, услыхав, что хлопцы приехали из Америки, от избытка чувств расплакалась.

Затем сходили на кладбище, но могилы прадеда Митрофана Макс не нашел.

Происхождение железного петуха в Козиевке так и осталось неясным.

По пути в Харьков заехали в деревню Сковородиновку, где жил философ Григорий Сковорода. Присоединились к экскурсии и услышали рассказ, как философ бежал из Киева от чумы, в предчувствии которой имел видения: раскаленные потоки лавы, хлынувшие на него с высоты днепровского берега. Барни в доме-музее ахал и показывал на портреты: «Куда делась та Украина?»

Проезжали Луганскую область. Шел дождь. У автобусной остановки на газовой горелке вскипятили чайник. Открыли консервы, достали пряники. Вдруг перед их машиной остановился черный Land Cruiser. Из него вышел водитель — здоровенный бугай, который с заднего сиденья сдернул за руку на обочину девушку. Уехал.

Девушка с сумочкой в руках, балансируя на высоких каблуках, долго не могла выпрямиться.

Макс с Барни прихлебывали чай и наблюдали похмельную в дым, стройную девушку в красной кожаной куртке и красных туфлях. Она кое-как собралась и приосанилась. Сумела достать салфетку и шатко стереть с мыска туфли грязь.

Оглянулась на них. Снова выпрямила спину. Через некоторое время решилась заговорить:

— Ребят, издалека, поди, будете? — спросила она хриплым бабьим голосом.

— Ага, — сказал Макс.

— А то я и гляжу — печурку вон затопили, — обрадовалась девушка.

Она подождала еще.

— Ребят, до Антрацита подбросите? — попросила она жалостливо.

— Подбросим? — спросил Макс.

— У нас сзади все вещами завалено, — буркнул Барни.

— У нас сзади все занято, — сказал Макс.

— А-а, — протянула девушка.

Макс поставил чашку на скамью, вылез под дождик, подошел к машине и перекинул один рюкзак в багажник.

— Садитесь, — сказал он девушке.

Она кивнула, уселась — сложно, неуверенно — и смирно сидела, пока они с Барни сворачивали пикник. Капли дождя зашипели на горелке.

При подъезде к Антрациту они увидели на спуске тот самый Land Cruiser. Водила стоял у багажника, курил и говорил по сотовому телефону.

Девушка пригнуться не успела.

Красная куртка полоснула по зрачку громилы.

В зеркале заднего вида мелькнул кинувшийся за руль водитель.

На светофоре им удалось прорваться на желтый.

Land Cruiser загудел и проехал на красный.

Девушка всхлипывала:

— Колян меня убьет. Убьет суку!

Макс остановился в людном месте, возле придорожного базарчика.

— Выходите, — сказал он девушке.

Сзади остановился Land Cruiser.

— Коленька! — соскочив с сиденья, вскрикнула девушка.

Здоровяк даже не посмотрел в ее сторону.

Он дернул ручку двери в тот самый момент, когда Макс нажал кнопку блокировки замков.

Парень ударил в стекло кулаком.

Макс нажал на газ.

Въезжая в Ставрополье, долго искали переправу через Кубань. Кружили по плавням — высоченные стены тростника, грунтовая подмоченная дорога, пустынный хутор с развешанными повсюду рубахами и простынями — и наконец вынырнули к вратному зеву сахарного завода, куда мчались по развороченной дороге груженные свеклой «КамАЗы». Завод источал тошнотворную вонь.

Наконец выяснилось, что мост, который они искали, смыло половодьем в позапрошлом году. Пришлось объезжать через Гулькевичи.

Далее потянулись черные крылья полей чернозема — распаханной со жнивьем степи.

На въезде в Ладовскую балку, где когда-то жила бабушка Акулина, Максим сошел с обочины в поле. Постоял, растирая в руках жирную землю. Набрал немного в пакет. Село по балке пересекала неширокая речка. Они проехали вдоль речки до церкви. Весной после голодной зимы бабушка, которой в 1933 году было двадцать восемь лет, смастерила из оренбургского платка и крестовины, связанной из прутьев, снасть, с помощью которой ловила в этой речке мелкую рыбешку. Это была ее первая за полгода белковая пища.

Больше в Ставрополье они нигде не останавливались.

В Элисте — городке, расположенном в огромном степном распадке — друзья поселились на окраине, в мотеле близ новенькой заправки. Буфет мотеля днем был полон пьяных калмыков криминального вида — друзей хозяина, русского дородного мужика.

Из окна номера Макс рассмотрел у бензоколонки затянутую рабицей псарню, где содержались породистые собаки — гончие, бобтейлы. Вдруг все они разом начали заполошно, остервенело лаять: перед псарней неторопливо пробежал степной красный волк с пушистым поднятым вертикально хвостом, беловатым на кончике, в то время как его остальной мех был цвета степи, в которой он и исчез.

Хурул в Элисте — гора красного и золотого. Они долго бродили по нему разутые, а потом спустились в потешную кибитку, где луноликие калмыки, ясно говорящие по-русски, продавали туристам кумыс и лепешки на бараньем сале и позволяли за плату надеть национальную одежду, чтобы сфотографироваться.

Монах в штормовке с капюшоном поверх малинового облачения, похожий на женщину, вышел из хурула. Ветер затрепал и облепил вокруг ног его малиновую рясу.

У подножья хурула располагался пантеон статуй буддийских учителей, каждый в своей беседке, с краткими биографиями, все исполнено с тщанием, но и с очевидной кустарностью, с обилием недоделок: недоложенная плитка, бетонный разломанный заборчик с торчащей арматурой, отклеившиеся золоченые листы с описаниями.

Барни сел под одной из беседок, Максим пристроился к нему, достал бутерброды, сок.

— Вот скажи, почему удержался здесь в степи буддизм? — спросил Максим, жуя.

— О чем же еще думать посреди степи, как не о вечном покое? — пожал плечами Барни.

— Ты просто степь весной не видал. Так она цветет — дух захватывает, глядишь вокруг — сразу девушку хочется.

— Треплешься!

— Нисколько.