Книга Пианисты - Кетиль Бьернстад

Я киваю. Именно это я и хотел узнать. Ее историю. Детали. Того, о чем Аня мне не рассказала. А Марианна рассказывает, вначале немного по-матерински. Почти назидательно. Рассказывает, что Человек с карманным фонариком хотел, чтобы она сделала аборт. Но она не смогла и родила Аню. Ребенок оказался спасением. Однако она не собиралась бросать занятия.

— Я хотела стать врачом, и, как ты, наверное, уже понял, мы оба были из состоятельных семей. Нам было легко взять няню для Ани. Мы почти сразу переехали на Эльвефарет. Я училась семь лет. Настояла на своем. Но из-за Ани мы оба очень быстро начали испытывать угрызения совести. Особенно Брур. Он не мог простить себе, что пытался помешать, чтобы она появилась на свет.

Теперь Марианне стало труднее рассказывать. Что она может рассказать о своем муже? Что он страдает от глубоких экзистенциальных травм? Что он любит Аню с первого дня, но что эта любовь перегружена раскаянием? Что он не знает, что бы еще сделать для дочери? Что он почти болезненно привязан к ней? Она рассказывает мне о Человеке с карманным фонариком, о Бруре Скууге, бывшем вначале замечательным, знающим и внимательным человеком. В то же время она все яснее видела его трудные стороны — неустойчивую психику, безграничную потребность в контроле, правилах, системах. Он хотел дать Ане все самое лучшее. И в таком случае должен был сам ее воспитывать. Это было уже слишком.

— Я пыталась образумить его, но безуспешно. Мы только ссорились. Между нами уже не осталось места для любви.

В том, что она так осторожно мне рассказывает, я слышу другую, более тяжелую историю. Она хотела развестись с мужем. Но он стал совершенно неуправляемым, угрожал убить ее, кричал, что никогда не даст ей развода. Это напугало ее. Он боялся, что Марианне заберет с собой Аню. И, может быть, ему хотелось убить их обеих. Да, думаю я, наверное, именно поэтому она и рассказывает мне все это. В мировой истории было достаточно подобных безумцев! А Брур Скууг, если ей верить, безусловно, был ненормальным. Такой он и сейчас. Я слушаю рассказ Марианне и все вижу ее глазами — она не осмелилась уйти от него; конечно, она могла бы оставить ему Аню, но это было бы еще большим поражением.

Марианне прерывает рассказ и качает головой. Теперь моя очередь взять ее за руку. Рука лежит на столе. Я, молодой парень, пытаюсь ее утешить.

— Какая высокая цена! — говорю я.

Она кивает и снова начинает рассказывать, ей хочется завершить эту печальную исповедь.

— Словом, я с ним осталась, — говорит она. — И жила с ним. Миллионы людей знают, что можно жить с человеком, даже если тебе этого не хочется. Я сделала это ради Ани. Я думала так: пожертвую несколькими годами, но когда Ане исполнится восемнадцать, я от него уйду. Осталось ждать еще год.

— А он знает об этом?

Она медлит с ответом.

— Догадывается. Мы никогда об этом не говорили. Но он понимает, что любви к нему у меня уже не осталось. Я живу на Эльвефарет, потому что я мать Ани, и ничего больше. Знаю, что могу успокоить Брура, если нужно, предотвратить его безумные выходки. Но он и Аня вращаются вокруг одной оси, у них свой мир, и я не имею туда доступа. Иногда я даже боюсь…

Она закрывает лицо руками.

— Чего ты боишься? — спрашиваю я после некоторого молчания.

Марианне смотрит на меня, явно испуганная тем, что она мне рассказала, тем, что вообще говорила об этом с таким сопляком, как я. Но я еще никогда не чувствовал себя таким взрослым.

— Чего ты боишься? — снова спрашиваю я.

Она не отвечает. У меня по спине бегут мурашки. Словно я слышу то, чего она так и не сказала.

Мы просидели в «Бломе» до позднего вечера. Марианне забыла о своем собрании. Я чувствую серьезную духовную связь с этой женщиной, которая во многом напоминает мне Аню, но все-таки совсем другая. Я рассказываю ей о своей жизни, она хочет узнать, как я провожу дни. И я рассказываю о музыке, о занятиях, о мечтах. Я чувствую, и это факт, а не мое воображение, что между нами что-то возникает, что доверие, которое мы оказали друг другу, не исчезнет бесследно. Она больше не мать Ани. Она Марианне Скууг, и она на семнадцать лет старше меня. Теперь я иначе думаю о ней, чем вначале. Думаю, что она красива и что она женщина.

Мы одновременно встаем из-за стола, словно оба внезапно поняли, что подошли к грани дозволенного. Она хочет взять счет, но у меня есть гордость. Я расплачиваюсь деньгами, которых у меня почти нет. Она мне не мешает.

— Ладно, — говорит она. — Но в следующий раз плачу я.

Как будто он будет, это следующий раз, думаю я. Мы вместе идем по улице Карла Юхана к Национальному театру. Там оказывается, что никто из нас не собирается ехать домой на трамвае. Она смотрит на часы.

— Я еще успею застать конец собрания, — неопределенно говорит Марианне. Она избегает встречаться со мной глазами. Я ей не верю. Я думаю, что ее ждет мужчина.

Но молчу об этом. У меня внезапно появляются планы на вечер.

У спуска на станцию мы торопливо обнимаемся, даже слишком торопливо, прежде чем разойтись по своим делам.

— Приятно было с тобой познакомиться, — говорит она.

— Мне тоже. Спасибо, что ты нашла для меня время.

— Теперь ты знаешь обо мне больше всех.

— Не бойся, я не проболтаюсь.

— Да уж, пожалуйста, не проболтайся.

Она уходит по направлению к кинотеатру «Сага». Я смотрю ей вслед. Взволнованный и одновременно смущенный. Со спины ее не отличить от Ани.

Налетает ветер. И снова начинается дождь.

Через Дворцовый парк я иду к Бишлету.

Дебют Ребекки Фрост

В воздухе витает ожидание. Предстоящий дебют Ребекки Фрост. Она собирается сделать то, о чем мы все мечтаем и на что не можем решиться. Ребекка вступает в ряды взрослых. Мы немного ей завидуем, но и гордимся ею. Я лежу в кровати Маргрете Ирене. Все как обычно. Единственная разница заключается в том, что Маргрете Ирене наконец-то опомнилась и сняла с зубов пластинки. Я и не подозревал, что у нее такие красивые зубы.

Она не раздевается, значит, мы и сегодня еще не сделаем этого по-настоящему, и я вздыхаю с облегчением. Она не хочет пользоваться противозачаточными средствами. И не хочет, чтобы я пользовался презервативами. Ребенка она тоже не хочет. Меня это устраивает больше, чем она думает. С меня и так довольно. Она считает, что использует меня, но это я использую ее. Мы никогда не поженимся, думаю я. Это только сейчас нам доставляет радость использовать друг друга.

— А ты когда собираешься дебютировать? — спрашивает она.

Как будто мы раньше уже не говорили об этом!

— Сначала я должен уйти от Сюннестведта, а на это нужно время, — говорю я.

— Глупая доброта! Зачем тебе считаться с этим высокопарным чудаком? Ты все переворачиваешь с ног на голову.