Книга Я начинаю войну! - Николай Пиков

Вот тут Амин начал действовать, он понял, что есть какие-то источники, поставщики информации, которые дают истинную картину в Москву, а Москва поэтому негативно относится к деятельности афганского руководства.

Информацией же мы располагали по линии резидентуры внешней разведки, представительства КГБ (из представителей 9-го управления, 2-го управления контрразведки, 4-го и 5-го управлений…), представителей ГРУ, войсковой разведки. Информация эта получалась из источников, которые у них были в разных слоях афганского общества, в том числе и в оппозиции, и в дипкорпусе.

Рассказывает генерал-лейтенант в отставке Владимир Алексеевич БОГДАНОВ (бывший начальник Южного направления Главного оперативного управления Министерства обороны СССР)

22 июня 1977 года я был назначен начальником Южного направления. Южное направление — это, так сказать, кусок земного шара, который включает, включал точнее, два театра военных действий. Это Ближневосточный театр и Средневосточный. Четыре наших военных округа: Северо-Кавказский, Закавказский, Туркестанский и Среднеазиатский.

Начальником моим, начальником Главного оперативного управления в то время был генерал-полковник Ахромеев. 27 апреля 1978 года он позвонил мне где-то в 10 утра и вызвал к себе. Я прибыл к нему. Он мне говорит: «Ты знаешь, что у тебя, на твоем направлении идет революция?»

Ну, я абсолютно не предполагал, что речь идет об Афганистане. Это было очень такое устойчивое образование. Там были свои трудности, но это уже нас нисколько не касалось. Я говорю: «В Израиле, что ли?» Потому что я Израилем тоже занимался. Он говорит: «Нет, Афганистан. Только что позвонил Главный военный советник».

Мне запомнились на всю жизнь такие его слова: «Если революция проиграет, тогда левые силы не только в Афганистане, но и в ближайшем, так сказать, окружении будут подавлены. А если она выиграет, то Советский Союз получит головную боль».

Что, в конце концов, и оказалось правильно.

Ситуация начала развиваться, как и полагалось. Одни хотят взять власть, другие не дают. Так что вроде все нормально было. Те, кто хочет взять власть, они в первую очередь берут в свои руки армию. Ну, обычно, мы знаем, в революцию армию старую разбивают, новую создают. Здесь же она просто перешла, старая армия, и все. Где-то к Первому мая все командиры соединений заявили о своей поддержке нового правительства.

Ну, а затем целый ряд грубейших ошибок. И даже не ошибок, даже не знаю, как и назвать. Эти шаги, которые видел каждый наш офицер, привели к тому, что афганские крестьяне выступили против нового правительства, правительства Тараки и Амина. Например, решили провести перепись населения, вроде умная и нужная вещь. Но переписчики приходят в дом и требуют: давай хозяина. Ну, хозяин выходит.

Сколько у тебя жен? Он говорит: какое твое дело? Нет, сколько жен? Вот, давай, сколько жен, каков их возраст и так далее. По афганскому обычаю это грубейшее и совершенно непристойное вмешательство в семейные дела афганца, что хуже, чем вмешательство в государственные дела.

Исходило это зачастую от наших советников в министерствах. В армии же были специалисты-самоучки. Подготовки специальной не было. Так было и с земельной реформой.

В конце концов, добились того, что часть крестьянства выступила на стороне защитников религии. Они назывались — моджахедины, то есть борцы за веру.

Чтобы подавлять эти выступления, тоже ума хватило на то, чтобы создать специальные боевые отряды. Вот эти специальные боевые отряды, дежурные подразделения в дивизиях, они занимались тем, что умиротворяли, разгоняли эти группы и прочее, и прочее. Применяли оружие, вплоть до артиллерии и авиации. Это вызывало разрушение полей, оросительных систем, домов и прочее. Потихонечку вот так начиналось нагнетание войны.

Информация об обстановке в стране постоянно сообщалась в Центр. Наше руководство требовало, чтобы информация была за подписями посла, представителя КГБ, представителя Министерства обороны и Главного военного советника. Это был сглаженный документ. Каждый же садился и писал свое видение своему начальнику. Советская ведомственность в Афганистане проявила себя с блеском. Причем на всех уровнях. Бывало, иногда приходило в голову: а думают ли люди об интересах Советского Союза или не думают?

Что касается просьб о вводе, то они были, и, если не ошибаюсь, четыре из них после захвата власти Амином.

Тараки, как я знаю, был задушен офицерами охраны, и фамилии их известны. Их судили потом.

Затем было указание Громыко, завизированное Андроповым и Устиновым, принять обстановку как она есть, продолжать выполнять свои обязанности. Ни в коем случае военным советникам не принимать участия в боевых действиях против народа, по подавлению оппозиции. Это касалось и КГБ. Также было дано указание изучать дальнейшие шаги Амина и докладывать в Центр.

Брежнев поздравил устно Амина, что широко пропагандировалось в газетах, по радио и телевидению.

Амин развернул активнейшую борьбу против всех парчамистов, а также халькистов, которые его не поддерживали. Бабрак Кармаль был назначен послом в Чехословакию. Вскорости был снят и перебрался в Москву, так как аминовская охранка стала добираться до него в Чехословакии. Это уж, наверное, знали Андропов и его люди. Жил Бабрак в Москве до начала декабрьских событий.

По своей инициативе я нанес на карту (масштаб 1:2 ООО ООО) расположение войск, если бы поступила задача ввести их в Афганистан, типа домашней заготовки, чисто интуитивно, так как задачи такой мне никто не ставил. У меня по расчетам получилось 6 дивизий и 6 главных точек. Когда все произошло, я себя поздравил, так как эти 6 точек были заняты войсками, а вместо 6 дивизий — 4 дивизии и 2 бригады. Видимо, обстановка и интуиция сделали свое дело.

Об этой карте знали только мой заместитель и офицер — направленец по Афганистану.

Я был в отпуске и, вернувшись 25 декабря рано утром, открываю дверь, вдруг слышу — телефон звонит. Жене говорю, кому это так рано понадобился? Продолжает звонить, беру трубку… Мне говорят: «С возвращением, срочно приезжайте». Спрашиваю, что случилось, у меня еще два дня отпуска. И вдруг мне говорят, что «вашу карту вынули из сейфа». И я понял, в чем дело. Приехал на работу, там беготня такая… Меня ввели в курс дела, что сегодня в 15:00 войска вводятся в Афганистан, по московскому времени. Я бросился знакомиться с документами и распоряжениями, которые были отданы до меня. Тут же меня вызвал начальник оперативного управления Варенников, он был только что назначен. Представился и доложил, кто я такой. Он мне говорит: «Что же вы, начальник направления, у вас на направлении что происходит, а вы в отпуске».

Я говорю: «Так я ведь не знал».

«Ну, надо было предвидеть. Давайте знакомьтесь с обстановкой. Организуйте дежурство в Генеральном штабе. Берите смену, вы — начальник смены, вот и дежурить».

Дежурство я организовал. Начал знакомиться со всеми документами, и тогда узнал, что 24 числа проводилось совещание у министра обороны с руководящим составом и некоторыми руководителями главных и центральных управлений. На нем он объявил, что принято решение о вводе войск в Афганистан с целью оказания военной помощи, как в то время говорили: оказания интернациональной помощи. Объявил директиву о вводе войск, в которой говорилось тоже об оказании интернациональной помощи. Она была доведена вплоть до командиров дивизий, хотя решение было глобальным. До ввода оставались только сутки. Первые распоряжения о приведении войск в готовность начали поступать 10 декабря. С 10 по 30 декабря было отдано примерно 30 отдельных распоряжений, которыми приводились в готовность отдельные соединения и части. Как такового же распоряжения о создании группировки войск просто не было. По всем документам чувствовалось, что человек, который отдавал распоряжение, не знал, чего еще потребуется. Спросить он считал ниже своего достоинства. Устинову, министру обороны, Маршалу Советского Союза, было, очевидно, неудобно спрашивать такие вещи. В то же время он совершенно не знал, если, допустим, ведет боевые действия или собирается вести боевые действия мотострелковая дивизия, то, может, ей чего надо, этой дивизии?