Книга Станцуем, красивая? (Один день Анны Денисовны) - Алексей Тарновицкий

Факт: два-три раза ей казалось, что вот, нашла, но все как-то не вытанцовывалось, обрывалось на самом начальном этапе. В чем Анька была уверена совершенно, так это в нелепой ненужности того, что Машка Минина называла «выгуливание гормонов». На практике это означало выбрать на танцах кого-нибудь повиднее и затащить его в шалаш на часик-полтора. Однажды, когда довольная Машка вернулась в спальню около полуночи и, стараясь не сильно шуметь, ложилась в свою постель, Анька не удержалась, спросила:

— Ну что, выгуляла свои гормоны?

Их кровати стояли рядом. Хранить секреты в колхозе не имело смысла: так или иначе всё становилось известно уже на следующий день.

— Угу, — сытой кошкой проурчала Минина, — выгуляла и довольно удачно. И тебе, дурочке, советую. Чего ты их всех шугаешь? Выбери себе кого-нибудь и пользуйся на здоровье. Потому как, зачем в колхоз ездить, если не для здоровья? Уж на тебя-то охотников много.

— И рыбаков тоже, — улыбнулась Анька, поворачиваясь на другой бок. — Спи уже, завтра рано вставать.

Конечно, она и не думала осуждать Машку — так же, как тогда, в Евпатории, не осуждала всеядную хищницу Эллу. Просто ей трудно было представить себя в роли дамы, выгуливающей свои гормоны наподобие домашнего пса. Наглядность избранного Машкой определения подчеркивала, что речь, по сути, идет лишь о том, чтобы справить естественную надобность, не более того. Пес задирает свою ногу, Машка расставляет свои… — и нет ничего логичнее, чем сопоставить два этих события. Ведь, в конце концов, оба — и Машка, и пес — следуют некой законной органической потребности, как оно и предусмотрено всемогущей природой.

«Выгуливает гормоны… — подумала Анька. — Было бы смешно, если бы выяснилось, что она и делает это по-собачьи, там, в шалаше…»

И в этот момент соответствующая картина так живо нарисовалась перед Анькиным мысленным взором, что ее начал разбирать совершенно неудержимый смех, и пришлось, зажав ладонью рот, немо трястись на панцирной сетке.

— Дура, — обиженно проговорила у нее за спиной чуткая Машка. — Дура ты, дура. Завидуешь, вот и всё. Глупая завистливая дура.

Она какое-то время ждала ответа, но Анька молчала, не поворачивалась, чтобы и вовсе не разрыдаться от хохота. С тем и заснули. Утром Машка еще метала на подругу сердитые взгляды. Анька улыбалась в ответ. Когда главные силы десанта грузились в Пазолая, она подошла, приобняла Машку за плечи:

— Не сердись, Маня. Ты же знаешь, я не со зла. Уж больно ты смешно придумала про «выгуливать». Ну? Мир-дружба?

— Ладно, бог с тобой, — буркнула Машка. — Погоди-погоди, вот припечет тебя, тогда посмотрим, кто посмеется… Ты что, не едешь?

— Я ведь сегодня на прополку.

Около девяти начало накрапывать. Работавшая вместе с горожанками колхозная бригадирша озабоченно посмотрела на небо, покачала головой:

— Ну, девки, если не распогодится, не будет нам сегодня работы.

Не распогодилось: вскоре дождик припустил всерьез.

— Бог с вами, бегите домой, — сказала бригадирша.

«Надо же, опять бог со мной, — подумала Анька. — Второй раз за утро. Не иначе, что-то случится».

Кроме нее, на прополку вызвались еще четыре девушки из другого отдела. Они сразу подхватились и побежали домой наперегонки с дождем. Зато Анька могла не торопиться: у нее с собой был зонтик. Этот японский складной зонт не слишком подходил к деревенскому пейзажу и потому служил поводом для постоянных насмешек. Действительно, виданое ли это дело: на колхозное поле с зонтиком? Тем не менее Анька упрямо таскала его повсюду. Вот и пригодился.

Чтобы зря не месить грязь, она не рванула за девушками напрямик, а двинулась в обход поля, по траве. Там-то, на краю поля, это и случилось. Там-то и произошла она, встреча, обещанная — «бог с тобой!» — еще раньше Машкой и бригадиршей. Сначала Анька увидела рыжее пятно меж ветвей; первая мысль была про подосиновик, но затем пятно сдвинулось, и, сделав еще пару шагов, она распознала косу, куст и рыжего парня под кустом.

— Привет, — сказала она, останавливаясь, хотя вполне могла бы пройти мимо. — Вы что это тут делаете?

— Кошу, — он кивнул на косу. — Или косю. Не знаю, как правильно.

— Понятно. А я думала, вы тут подосиновиком работаете. Завлекаете мирных грибников. Они только сунутся, а вы их — раз! — косой. И правильно. Не все же грибникам грибы резать. Когда-то нужно и наоборот.

Он улыбнулся. Рыжая борода и ярко-синие глаза, прямо как на картинке. «Надо же, — подумала Анька, — а ведь могла пойти напрямик. Спасибо дождю. Ну, скажи уже что-нибудь. Не все ведь мне отдуваться».

— Нет, грибников я не трогаю, — сказал парень. — Нас троих тут поставили неудобные участки выкашивать. По краю поля и в канаве. А мы и косить-то не умеем. Странная логика, правда? Те, кто умеет, косит на удобном, а кто не умеет…

— Ну отчего же? — возразила она. — Под красный гриб вы косите очень талантливо. А где же ваши друзья, боровик и подберезовик? Утонули в канаве?

— Не знаю… — он пожал плечами. — Наверно, пошли домой. Говорят, под дождем не косят. А я вас знаю. Вы из проектного отдела. И зовут вас Аня.

«Ага, так он тоже из наших, — догадалась Анька. — Как же я его пропустила, дура эдакая? Вечно со мной так — мимо лучших грибов прохожу, а кто за мной идет, подбирает. Неужели и этого подобрали?»

— Странно, — проговорила она вслух. — А я вас что-то не припоминаю… странно…

— Я только вчера приехал, — сказал рыжий, поднимаясь на ноги. — Да и на заводе я новичок, с пятнадцатого числа. Только-только оформили, и сразу в колхоз. У них тут кто-то заболел, и надо кем-то заткнуть оставшиеся дни. Езжай, говорят. Я Леня.

Высокий. Когда смущается, один уголок рта идет вверх, а другой вниз, отчего нос забавно кривится набок. А борода-то, борода… Анька едва удержалась от того, чтобы потрогать. Дождь тем временем усилился; по лицу рыжего катились капли, как по оконному стеклу, и он смешно смаргивал их рыжими ресницами, смаргивал и чего-то ждал.

— Ах, да, — спохватилась она, пожимая его протянутую ладонь. — Очень приятно. Я действительно Аня из проектного отдела. Идите скорее под зонт, что вы стоите под дождем? Вот, возьмите и пошли.

Она решительно сунула ему зонт и взяла под руку. Готово, парень. Теперь ты мой.

— Подождите, — сказал он робко. — Коса. Косу забыли.

— Ладно, — милостиво разрешила Анька. — Косу можно взять. Как-никак, колхозное имущество.

И она повела его под локоток краем поля, и дальше, обочиной размокшей грунтовки, и еще дальше, по главной улице деревни. И он послушно шагал рядышком, не рыпаясь и не брыкаясь, так и шагал со своей дурацкой косой, как смерть под зонтиком. Шел дождь, благословенный, самим богом посланный дождь, и шли под дождем они двое, шли и болтали, шли и шутили, несли полную околесицу, выпендривались друг перед другом на все лады, плели вокруг себя сложную словесную сеть и радостно запутывались в ней все больше и больше. Они перешли на «ты» еще до околицы. Дойдя до крайнего дома, Анька сказала: