Книга Дьявольские трели, или Испытание Страдивари - Леонид Бершидский

Когда все расселись и заказали пива — только Анечка пьет содовую, единственное, что здесь наливают, кроме эля, — Молинари без околичностей обращается к англичанину:

— Фил, сейчас твое шоу. Расскажи, пожалуйста, моему партнеру Ивану Штарку, что за история вышла в Москве с этой скрипкой. И зачем ты, такой крутой юрист, партнер в большой фирме, взял да и стащил Страдивари из запертой машины. Подробностей, Иван, мы еще и сами не слышали: берегли для тебя.

— Во-первых, перестань называть меня Филом, Молинари. Я не какой-нибудь чертов грек, чтобы мое имя нуждалось в сокращении, и не сурок из штата Нью-Джерси, или где он там у вас.

— Принято. Что во-вторых, Фил?

Англичанин сдается и продолжает; сразу видно, что мысли у него складываются в список, от которого лучше не отступать:

— Во-вторых, машина была открыта. В-третьих, я не крал скрипку, а взял нечто принадлежащее мне. Как я тогда думал. В-четвертых, я приложил усилия, чтобы встретиться с человеком, который считал себя владельцем скрипки… — «вышеупомянутой скрипки», так он должен был сказать, кажется Ивану. — Я предпринял честную попытку встретиться с ним, но он исчез, и даже его родители не знали, где он. А потом оказалось, что у другого человека есть правоустанавливающий документ. Я добровольно передал инструмент этому человеку, и сейчас он находится в его руках. Вот и все, что случилось.

— Ты же знаешь, Фил, что так просто не отвертишься, — качает головой Молинари. — Здесь все хотят услышать саму историю, а не… изложение существенных обстоятельств, как бы ты сказал, да, Фил? Ты тут в пивной, а не в суде. Поэтому расскажи нам, как ты крался в ночи к этой машине. Как вывозил скрипку — между прочим, кажется, не очень законно.

— Задавайте вопросы, я на них отвечу. Мне в этой истории стыдиться нечего, я вел себя совершенно честно и открыто.

— Никто и не спорит, Фил. Напомню тебе еще разок: мы в пивной. Вот и твой эль принесли. Ну что, партнер, есть у тебя вопросы к Филу?

— У меня очень много вопросов, мистер Фонтейн. — Вежливость Штарка так резко контрастирует с панибратством Молинари, что англичанин смотрит на нового знакомого с нескрываемым удивлением.

— Можете звать меня Филип, только без идиотских сокращений, пожалуйста.

— Хорошо, Фил… То есть Филип, простите. — Штарк рискует растратить свое преимущество в глазах англичанина, но Молинари уже вдолбил ему в голову этого «Фила». — Начните, пожалуйста, с самого начала. Я встретил вашу фамилию в книге Джорджа Харта о скрипках. Там упоминается некий Фонтейн, родственник рано умершего дипломата Уорда, которому в девятнадцатом веке принадлежала скрипка.

— Ну да, Фонтейны и Уорды — родня. А история этой скрипки, можно сказать, наше семейное предание. Когда мой предок обнаружил в футляре, присланном из Петербурга среди вещей покойного Адриана Уорда, безобразную базарную поделку вместо скрипки Страдивари, он, надо вам сказать, немало удивился. И, как известно, — это тоже описано в книге, которую вы упомянули, — пригласил Джорджа Харта, который был тогда видным экспертом по струнным инструментам, да к тому же и продал Уорду его «страдивари», — чтобы тот взглянул на инструмент. Харт подтвердил заключение моего предка. Тогда стало очевидно, что скрипку украли еще в России, ведь мой предок был первым, кто открыл футляр на территории Англии. И Джордж Харт вызвался заняться судьбой скрипки, инициировать расследование. Родственники Уорда согласились. Они подозревали, что у Харта были с Адрианом Уордом… особые отношения. Ну, или просто нежная дружба двух джентльменов. Харт ведь даже поехал в Россию разбираться в этой истории. С точки зрения чистого бизнеса скрипка не стоила того, чтобы ради нее отправляться в такое длительное путешествие. В то время «страдивари» не ценился так, как сейчас, он интересовал только небольшое количество музыкантов и экспертов-фанатиков.

— Харт ездил в Россию? В книге это не упоминается.

— Ездил — и провел там почти месяц. Если вы заметили, в книге есть подробности, которые он больше никак не мог узнать. Там сказано, что после одного из музыкальных вечеров он положил скрипку в футляр, но не запер его. Тогда-то она и могла быть украдена. Как вы думаете, где мог Харт это услышать? Только в Петербурге. Он рассказывал моему предку, что вечер был у профессора местной консерватории, знаменитого виолончелиста Давыдова. И вроде бы Уорд сыграл там из рук вон плохо. Он положил скрипку в футляр, который лежал раскрытый на стуле, и убежал в расстроенных чувствах. Давыдова Харт в Петербурге не застал — тот был в Германии на гастролях. Но представить себе вором знаменитого профессора Харт все равно не мог. В посольстве ему посоветовали обратиться в русскую полицию, но там был ужасный беспорядок, какая-то реорганизация. У него приняли все бумаги и обещали разобраться, но потом, когда он снова связывался с ними, ему всякий раз отвечали разные люди, и отвечали очень уклончиво. Сейчас ведь в России тоже так, верно?

— Сейчас, пожалуй, скрипку стали бы искать и нашли, но не факт, что вернули бы ее Харту, — немного подумав, отвечает Иван. — Я читал про один случай со старинным альтом, который украл наркоман, а полицейские нашли и сами решили инструмент продать.

— Наверное, тогда тоже могло такое случиться. Так или иначе, Харт в Петербурге ничего не добился. И с тех пор наша фамильная скрипка Страдивари считалась пропавшей. Когда мне рассказали эту историю, мне… очень захотелось выяснить, что случилось на самом деле. Тем более что у нашей фирмы есть серьезные русские клиенты, я веду некоторые споры с их участием. В офшорных юрисдикциях, в Стокгольмском арбитраже… «Госпромбанк» — крупный клиент. Так что часто бываю в России по делам.

— Подождите, Филип, — прерывает его Штарк, — вы что, давно знакомы с Константиновым?

— Уже лет пять. А почему это вас удивляет?

— Я вам потом объясню, Филип. Просто… здорово Константинов в покер играет.

— Ну, на его уровне нельзя быть плохим игроком. На самом деле, если бы я не был знаком с Константиновым, я никогда не нашел бы скрипку. Он стал хвалиться своим квартетом, позвал на концерт. Как раз в тот вечер. Я не ждал многого, но они правда хорошо сыграли, кажется.

— Почему «кажется»?

— Потому что я больше смотрел, чем слушал. Как я уже сказал, меня интересует… интересовала судьба нашей фамильной скрипки. Я часто ходил на концерты и всегда наводил бинокль на скрипки. Надеялся ее увидеть.

— Почему бы просто не сказать, Фил, что вы маньяк-фетишист? — говорит Молинари развязно. — У вас, англичан, вечно какая-то недосказанность.

— И правда, почему бы так не сказать? — неожиданно легко соглашается Фонтейн. — Я и в самом деле стал немного маньяком. Понимаете, скрипка пропала в 1869 году. Хороших изображений не сохранилось, только описания. Но я представлял ее себе так ярко, будто видел тысячу раз. Более плоская, чем обычно, матовый коричневый лак — и эта нетипичная для Страдивари инкрустация, зубчики из слоновой кости вдоль уса. И вот я шарил биноклем по скрипичной группе каждого оркестра, разглядывал, на чем играет каждый солист. Иногда мне казалось, что я что-то заметил, и я старался выяснить, — и всегда след оказывался ложным. Конечно, я искал ее не только на концертах — я все-таки не настолько сумасшедший, чтобы так верить в слепую удачу. Я договорился о встречах в историческом архиве в Петербурге, разговаривал там со специалистами, но мы не сумели даже найти бумаги, которые передал в полицию Харт. О скрипке нигде не было никаких упоминаний. Я стал уже отчаиваться, и вот Константинов зазвал меня на этот концерт, и я навел бинокль и… мне показалось, что я увидел тот самый орнамент. Инкрустацию. Такое бывало и раньше, но тут я чувствовал… это невозможно объяснить, но я чувствовал, что это она. Коллеги сказали, что после концерта Константинов пойдет с музыкантами в клуб. Я попросил их отвести меня туда. В клубе этот музыкант, Роберт Иванов, достал свою скрипку и дал ее в руки Константинову. Я встал на цыпочки, чтобы ее рассмотреть, но там был полумрак, и я не мог быть уверен, что действительно вижу костяные зубцы. А подойти поближе и попросить тоже посмотреть на скрипку… Мне казалось, что это будет ужасно грубо и я упущу свой шанс.